Девятая квартира в антресолях - 1

Не обошел он своим вниманием и ту реконструкцию, которая нынче уже подходила к своему завершению, и коей руководил архитектор Петухов. Не желая личной встречи с ним, Лев Александрович обходил за оградой флигель, в котором заканчивались работы, сворачивал за угол и подолгу рассматривал уже завершенные фасады, изучая детали, угадывая мысль художника и всячески восхищаясь увиденным. Была ли в этом зависть? Да, пожалуй, что и была. Хорошая, жадная зависть к стоящему делу. Петухову государь доверил переделку одного из дворцовых ансамблей под музейные площади. Чего-то подобного хотелось теперь и Борцову. Музей, собор, торговые ряды – любое здание общественной значимости подошло бы для воплощения его мечтаний. Пройдут годы, сменятся поколения, а имя и творение создателя переживет его самого, все еще принося пользу народу родного государства. Это ли не великая цель? «Зависть» Льва Александровича была светлой, если таковая возможна. Черная, дурная зависть выражает себя через злобу: «Хочу, чтобы у него такого не было! А было только у меня!», – гложет она обладателя. А то, что возникало в душе Борцова, звучало иначе: «Великолепное дело! Хочу подобного».

Он поймал себя на том, что ему хочется возвращаться сюда снова и снова. Он не отказывал себе в этом, и уже готов был встретиться с автором проекта лично, потому что влюбился в его детище и слова восхищения рвались с его губ, а отдавать должное Лев Александрович умел. Однажды, переходя проезжую часть, он боковым зрением заметил женскую фигуру, которая показалась ему чем-то неуловимо знакомой. Но, обернувшись с противоположного тротуара, он никого знакомых не увидел и решил, что ему показалось. В следующее его посещение строящегося музея, приключение повторилось, но уже без двусмысленностей. Мелькнувшая фигура вновь показалась Леве знакомой по походке и жестам, и снова он не разглядел, кто именно это мог быть. Постояв в этот раз на своем наблюдательном пункте совсем немного времени, он поспешил обратно, потому что пошел мокрый снег пополам с дождем. Резко завернув за угол ограды, он лицом к лицу столкнулся с Соней, приникшей к прутьям решетки.

– София Андреевна? Вы тут! Одна! Вы следите за мной, что ли? – почему-то раздраженно вырвалось у Борцова первое, пришедшее в голову.

Соня покраснела так густо, что Лев Александрович испугался за нее. Она отлепилась от решетки, как будто ее застали за чем-то абсолютно неприличным, и закрыла лицо ладонями.

– Ну, будет, будет, – дал отступного Лева, а Соня задохнулась, покачнулась на каблуках, и ему пришлось подхватить ее за локоть. – София Андреевна! Милая. Да не слушайте меня, я черт знает что, от неожиданности ляпнул. Вы тут с кем? Вы ждете кого-то?

Оказалось еще хуже. Соня молчала, а из уголков глаз ее уже катились две крупные слезины. Этого еще не хватало!

– Соня, ну, скажите хоть что-нибудь. И давайте пойдем куда-нибудь отсюда, а то нас припорошило уже?

– Только не говорите Оле! – наконец выдавила из себя испуганная Соня. – И дяде не говорите. Никому!

Вот тебе раз! Ну, дяде-то как раз понятно. Но Ольге?

– Как Вы здесь оказались? Вы что, совсем одна тут? – спросил Лева, и она кивнула. Он принял решение: – Ну, раз уж я раскрыл Ваше инкогнито, то позвольте мне проводить Вас домой? У меня тут рядом коляска.

Она дала увести себя и больше не плакала.

– Как же Вас выпустили одну из дома? – аккуратно расспрашивал ее Лева в дороге.

– Не одну. Я вышла с Бекешкой, – оправдывалась на ходу Соня. – У меня сегодня урок танцев, только я на него не пошла.

Слово-за-слово, выяснилось, что учительница танцев болеет уже вторую неделю. Бекешка – Полина Бекетова, женщина лет тридцати пяти, проживающая в доме на правах компаньонки при девицах, так как бабушка их не выходит вовсе – крутит сейчас роман с полицейским приставом и рада любой возможности улизнуть из дома. Они обе доходили до дома учительницы танцев, заходили навестить больную на пару минут, а после, по обоюдной договоренности проводили два часа по личному усмотрению, встречаясь в условленное время в квартале от дома.

Ольга уроков давно уже не брала, потому что двигалась прекрасно и танцевала все известные танцы блистательно. Никто, кроме Сони и ее дуэньи об этой ситуации не подозревал. Расспросы о цели такого рода прогулок в одиночестве натыкались на глухую стену молчания и слезы в углу глаз. Лева отступил. Но так как Сонин променад был прерван нынче в самом начале, то до встречи с Бекешкой оставалось еще более часа. Не держать же девицу в холодной коляске или под хлопьями снега? Эх, была-не-была.

– София Андреевна, позвольте сделать Вам непристойное предложение! – неудачно пошутил Лева, чуть снова не введя девицу в плач. – Соня, Соня! Я шучу! Я предлагаю Вам обмен – тайну на тайну. Не побоитесь подняться в холостяцкую квартиру одинокого мужчины? Там мы обсохнем и переждем этот час. Но с Вас слово – тоже ни-ко-му! Это мое убежище. Видите, как я доверяю Вам.

– Я тоже доверяю Вам, Лев Александрович, – как-то слишком серьезно отвечала Соня, и они поднялись наверх.

***