Девятая квартира в антресолях - 2

– Кстати, Андрей Григорьевич, о Товариществе-то нашем, – присмирел Савва. – Не хотел я тебя расстраивать, да лучше, чтобы ты знал. Урядник-то наш предусмотрительный, свою долю англичанам решил сбагрить. Да тем, видно, она одна без надобности, так этот… Э-ээээ… предприниматель трусоватый еще и Погодина решил втянуть! Благо – тот человек совестливый да прямой, ко мне явился, доложил. Пока не состоялось, но ведь знаешь, как бывает – если мыслишка гнилая закралась, так уж не выбьешь! Выждет этакий Тимофей Михайлович момента, как тебя в городе не будет, а после будет клясться, что срочная необходимость у него случилась. Я руки марать не стал, а ты бы, как председатель, напомнил бы ему права и устав, да судом пригрозил. Может, присмиреет. А лучше от греха – давай его долю сами выкупим?

– Ох, Савва, – вздохнул Полетаев. – На что выкупим? Этот дом того и гляди с молотка пойдет. Я не знаю, как Лизе сказать, что возможно нам в деревню вскоре перебираться придется, при мастерских там ютится зиму. Наташа Мите учебу и квартиру оплачивать должна. Я сам… Эх! Последнее проедаем.

– Ясно. Забыли пока, – Мимозов не стал испытывать гордость товарища и сменил тему. – Так вот обо мне. Что менять в своей жизни многое пора настала, это я еще с начала лета знал. Потому и избавляюсь от излишков и мелочи, так как чую, что созрел для чего-то нового, большого. А что это будет, веришь, как за пеленой? Думал производством самодвижущихся экипажей заняться, в Петербург писал, узнавал, спрашивал. После думал, что по своей линии надо дальше идти, только с паровых турбин на современные переключаться. Потом… Э-эээ… Как государь-то к нам приехал, так я в его свите пару раз имел возможность с нашим министром мыслями обменяться. Наскоро. Вскользь. Но! – Савва поднял вверх указательный палец. – Веришь? Мне тех его нескольких слов хватило, чтобы понять, что все суета эти мои метания. Если кто достиг до состояния созидательной силы, приобрел умения, опыт, то самый лучший путь – положить то на благо Отечеству.

– Так все мы, по мере сил, именно для того и стараемся, – недоуменно вставил Полетаев. – Разве булочник, что две улицы хлебом кормит, не для Отечества старается? Не России свои умения и опыт отдает? Или ты только при определенных масштабах то в людях допускаешь? Не гордыня ли это?

– Прав! Сто раз прав ты, дорогой мой Андрей Григорьевич! – у Саввы загорелись в азарте глаза. – Каждый на своем месте. Вот я и подумал, что раз туманом мне мое будущее застит, то пусть мне мое место и укажут! Булочник может только булки печь, он на то годы потратил, чтобы пышные да вкусные. Корабельщик суда строит, чертежи выверяет. Ты ножи да замки тачаешь, сталь улучшаешь да технологии. А я сейчас – что угодно могу, понимаешь? Вот любое дело с нуля подниму, организую. Хоть корабельный завод, хоть сталелитейный. Вот и подумалось, пусть это не блажь только моя будет, а надобность государственная. Только что я отсюда видеть-то могу?

– Понимаю, – серьезно взглянул на товарища Полетаев.

– Так я министру и написал, – выдохнул Савва. – Все свои расклады изложил и записку подал. Тогда еще. Вот вызвали в Петербург, через недельку еду. К самому! Уж теперь, что поручат – сам напросился!

– Ты, Савва Борисович, каждый раз меня по-хорошему удивляешь! – искренне улыбаясь, сказал Полетаев. – Бог в помощь! Что я еще могу на это сказать? А супруга что?

– А супруга, – Савва опустил было взгляд на кляксы, что расплывались поверх газетного текста, а потом поднял глаза и расплылся в улыбке. – Вронюшка говорит: «Я и не надеялась, что у юбок долго просидишь! Ты ж птица высокого полета, а не попугай-неразлучник».

– Повезло Вам, Савва Борисович, с супругой. Редкого терпения женщина.

– А понимания какого! – Савва выпятил нижнюю губу, ни сколь не утруждая себя ложными отнекиваниями, женой он гордился. – Сам до сих пор удивляюсь! – он снова перевел разговор в деловое русло. – Так вот! Раз такая оказия выпадает, я чего к тебе и заехал, Андрей Григорьевич! Дай-ка мне печатные листы твоих изысканий, тем более сам говоришь – только что к публикации все готовил. Не может быть, что бы лишнего экземпляра у тебя не нашлось.

– А на что Вам, Савва Борисович?

– Да пусть при мне будет. Вдруг, еще какой случай? Так я на столе у министра папочку и выложу. А то – дадут тебе слово, не дадут, напечатают, али нет – то бабушка надвое сказала. А я все ж не бабушка, в таких делах понадежней буду? А? Давай, неси!

– Нет, это вовсе неудобно, Савва Борисович! – завел Полетаев, потупившись, свою любимую горделивую песню. – Выделяться из ряда докладчиков, используя личные знакомства, это…

– Это способ донести до людей, принимающих решения, не токмо упоминание о своей скромной персоне, как ты из своего уничижения опасаешься, а и тот вклад, что уже помещен в развитие отечественного производства сделать достоянием общественности. Давай, не томи, – он проследил глазами, как недовольный все еще Полетаев повернулся, отворил бюро и, перебрав несколько папок, выложил одну из них на залитый чернилами стол. – Так-то. Благодарю. И вот еще что.