Девятая квартира в антресолях - 2

– Правда, утром мне показалось, что изо рта шел пар. Но разве это может быть? И сейчас вовсе не холодно! – Лиза смотрела по сторонам, настаивать Борцову было неудобно. – Но как идет время! Завтра уже награждения, а там и закрытие. Все кончается. Пойдемте?

Редкие группки людей все же встречались им по пути, ярмарка не желала впадать в опустошение и вырывала у осени невзначай доставшиеся ей в этом сезоне деньки и удовольствия. Не дойдя до площади, Лиза и Лев Александрович заметили некое пестрое и азартное сборище, и подошли полюбопытствовать.

– Ату! Ату, его, арлекин безмозглый!

В огороженном рыболовной сеткой загоне мужики стравливали двух петухов – черного с коротким мясистым гребнем и рыжего с пестрым хвостом. Побеждал цветной боец, именно его и взбадривали выкриками, сделавшие ставки игроки. Наблюдателей было немного. Вскоре присоединился к ним и Лизин отец. Лизе было неприятно зрелище не только самого боя, отвратительного по своей сущности – науськивания бессловесных тварей ради мнимого своего человеческого удовольствия, но еще и лица окружающих вызывали у нее недоумение своим неподдельным интересом и истовостью взглядов. Она видела, что когда отец подошел и взглянул на происходящее, его лицо невольно перекосила гримаса брезгливости. У Лизы отлегла от сердца, но тут она испугалась снова и медленно подняла глаза на Льва Александровича, боясь обнаружить его увлеченность и расстроиться от этого. Но оказалось, он вовсе не смотрел на петухов, а смотрел на нее. И улыбался.

– Поедемте отсюда, господа любезные? – спросил он разом и у отца и у дочери. – Слава богу, все собрались!

***

Поехали к Полетаевым. Пили чай, о чем-то говорили, потом замолчали.

– Завтра все решится, Лизонька, – похлопал Лизу отец по лежащей на скатерти ладони, она вздохнула.

То ли от долгого ожидания, то ли от разморившего их всех горячего чая, то ли от того, что за последний месяц они так привыкли к присутствию в их доме Борцова, что престали считать его посторонним, но отец и дочь расслабились. Они обсуждали сейчас при нем свои сокровенные чаяния и ожидания, забыв горделивую осторожность.

– Простите, а что именно завтра? – Борцов смотрел на Лизу, но все отчего-то поняли, что обращается он не к ней, а к ее отцу. – Вы сказали «решится», о чем это, Андрей Григорьевич?

– Да знаете ли, батенька, – Полетаев кашлянул в кулак, посмотрел на дочь и не стал отпираться. – Да вот закроем Выставку нашу, проводим гостей, продадим этот дом, да и уедем с Лизой в деревню. Надеюсь, нас там приютят. Будем помаленьку выкарабкиваться, все при деле, рядом.

– То есть как это «приютят»? – Лев Александрович почувствовал, как в его груди зреет мощная волна несогласия, за шутку он сказанное не принимал и секунды, помня о разговорах с Саввой. – Кто приютит? Ваши рабочие? В бараках?

– Ну, в каких бараках, голубчик! – Полетаев улыбался. – У меня работники все в собственных домах проживают, они ж сплошь местные жители, либо давно отстроились. Или сруб, какой выкупим, или пока поживем в Гостином доме, за мной там комнаты числятся. Лизе тоже что-нибудь подберем.

– Это вы какую-то ересь говорите, любезный! – Лев Александрович не мог поверить в услышанное. – Что Елизавете Андреевне делать круглый год в деревне, позвольте узнать?

– Лев Александрович! – Лиза все смотрела поочередно то на одного, то на другого собеседника, но тут не выдержала. – Почему Вы говорите так, будто меня вовсе нет в комнате? Спросите у меня самой.

– Да, Елизавета Андреевна, – с напором спросил Борцов, будто наказывая ее за что-то. – Извольте! Чем Вы собираетесь заполнять свой сельский досуг?

– Почему обязательно досуг? Я буду просить места сельской учительницы, тогда, возможно, что земство выделит мне жилье.

– Платьишки из ситчика, видимо, заранее уже обнашиваете? – ехидно подколол ее Борцов.

– Какие платьишки? – в глазах у Лизы появились непрошенные слезы от незаслуженной обиды. – Вы почему… – она запнулась и всхлипнула.

Лев Александрович умом понимал, что ведет себя недопустимо, но остановиться уже не мог. Он не был готов к этому разговору, но чувства захлестывали его изнутри и вырывались наружу совсем не тем, что он на самом деле давно хотел высказать этой девушке. Он попытался взять себя в руки и свернуть на нужные рельсы. Вышло еще хуже!

– Я, Елизавета Андреевна, всей душой принимаю в Вас участие. Поверьте! – он встряхнул головой. – Но эта Ваша жертвенность… Это Ваше самоуничижение!

– Молодой человек! – Полетаев встал из-за стола и выпрямился. – Извольте сменить свой тон! Вы в моем доме и разговариваете с моей дочерью. Не забывайтесь!

– Простите! Простите меня! – экзальтированно воскликнул архитектор и, опустив лицо, постарался успокоиться. – Но посудите сами! Вы-то взрослый человек! Опытный. Вы понимаете, на что Вы обрекаете молодую, образованную девушку?

Он тоже встал, сидя продолжать такой разговор было невозможно.