Читаем Девятая рота. Факультет специальной разведки Рязанского училища ВДВ полностью

Было бы неверным считать, что Анищенко был туп. Отнюдь. Александр Васильевич был офицером весьма подготовленным профессионально, соображал быстро, все-таки красный диплом был им заработан честно. Ну что тут поделаешь, вербальный аппарат у него плохо сочетался с мозгами. Впрочем, это не самый страшный недостаток офицера разведки.

«Конь» привел меня в санчасть и оставил там. Если бы не близкий отпуск, я чувствовал бы себя полным счастливчиком. Однако мои худшие подозрения оправдались. За несколько дней до этого мы сдавали анализы на предмет инфекционных заболеваний, которые каждое лето терзали училище.

В результате обнаружилось, что я оказался носителем инфекции, но не больным, при этом непременно должен был быть изолированным от здорового общества. В результате меня поместили в госпиталь, где я томился в полном безделье целых две недели, когда все мои товарищи уже уехали домой.

Единственной моей заботой было избежать «телевизора», то есть колоноскопии, которой мне сразу пригрозил врач. Исследования прямой кишки эндоскопом не случилось. Видимо, это было предупреждением со стороны за-вотделением, чтобы я и не целился сбежать в город, тогда расплата оказалась бы неминуемой.

Через две недели я уехал домой и возвратился в училище — какое счастье! — на тот же срок позже, когда мои друзья уже тянули лямку непосильной учебы.

Глава 27. «Конь»

Отпуск прошел и не просто прошел, а пролетел, но, тем не менее, легкая грусть при расставании прошла уже в самолете, и к училищу я подходил счастливым от предвкушения встречи с моими друзьями, которые стали родными. И это не фигура речи, а так оно и было. Мои друзья по школе казались людьми, если не чужими, то живущими в другом мире, который стал мне ненужным. Их темы разговоров для меня были скучны и неинтересны, мечты и планы на жизнь — странными, цели — пустыми, а проблемы — смешными.

Я не хочу сейчас сказать, что наше армейское общество было единственно правильным, а все остальные — сплошной обломовщиной. Нет, просто изменились принципы взаимоотношений между собой, между друзьями. Друг в армии это нечто иное, большее, чем встречи и разговоры на кухне или в кафе. В казарме или в «поле» никто не мог о тебе позаботиться и помочь или даже спасти, порой в очень опасную минуту, кроме того, кто рядом, в такой же шинели и с такими же погонами, как и у тебя. Общими были проблемы, общими — трудности, не в том смысле, что похожие, но в смысле буквальном, а это сплачивает и роднит даже очень разных людей. Может, поэтому мои училищные друзья живут в моем сердце до сих пор, все такие же молодые, не убеленные сединами и еще без заслуженных боевых орденов. А в первую очередь освещают мою память те, кто погиб или просто рано ушел из жизни, отдав свое здоровье армии и Родине.

Оказывается, так приятно было просыпаться под привычный голос молочницы за окном, которая чистым колоратурным сопрано из утра в утро, ровно в 6-30, призывно кричала, почти пела: «Молоко-ооо!» Такой чудной интонации я в жизни не слышал никогда. Последний слог молочница начинала очень высоко, затем протяжно опускала его, потом вновь звонкой руладой доводила почти до самых верхних нот и вдруг обрывала, как будто внезапная икота останавливала ее пение. Потом женщина делала паузу и вновь начинала свое исполнение. Таким образом она призывала покупателей, толкая перед собой тележку с алюминиевыми флягами. Иногда и курсанты подбегали к ней, и она щедро одаривала свежим молоком. Здесь же рядом на хлебозаводе можно было разжиться еще горячими батонами.

Примерно в это время, сразу после отпуска, от нас ушел наш взводный старший лейтенант Якимов. На его место спустя некоторое время был назначен старший лейтенант Бобычев. Пробыл он у нас не более полугода. Он всячески честно старался найти с нами общий язык и через это поправить дела с дисциплиной. Увы, совесть у курсантов отсутствует начисто, и у нашего взводного ничего не получилось, однако обидное прозвище «девочка» он получить успел. Говорят, что он в новейшие времена ушёл в политику, даже стал мэром одного из областных центров.

Почти одновременно с Якимовым ушел в преподаватели легендарный «Бздынь», а его место занял выпускник девятой роты Александр Васильевич Анищенко. Он был до этого взводным и имел прозвище «Крест», но не в том смысле, который немедленно приходит на ум, а как сокращение слова «крестьянин». Почему он так был прозван, трудно сказать. Возможно, за грубые черты лица и огромные ручищи; теперь этого уже никто в точности и не помнит. Тогда же вошла в обиход сентенция: «Явление Креста на роту».

Анищенко был человеком словоохотливым и разговорчивым, но лишь в меру его тяжелого воображения. Иными словами, таковым он сам себе представлялся. Может, так оно и было, но Александр Васильевич говорил трудно, забывал слова, путал их значения, мысли его опережали язык, поэтому вся речь его состояла почти из одних междометий.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное