Девятая жизнь Луи Дракса

Она была такой несчастной, такой потерянной, такой одинокой. И я приник к ней – я не мог удержаться. И поцеловал ее. Я просто не мог. И ощутил, что отдаюсь этой женщине не так, как это было прежде, – ибо кто прежде так нуждался во мне? Мне хотелось – мне отчаянно хотелось – исправить зло, причиненное другими мужчинами, в том числе и мною самим. Извиниться за всю несправедливость, которую она так мужественно сносила. Чтобы мир ее стал счастливым, чтобы она улыбнулась; и я знал: если очень постараться, если любить ее сильно-сильно, тогда она будет спасена. Наверное, она тоже это понимала, потому что не вырвалась из моих объятий и тоже обняла меня – робко, по-своему. Мы опустились на кровать и лежали, целуясь, цепляясь друг за друга. Я гладил ее по голове, тыкался в мягкое, пушистое золото ее волос. Вновь и вновь я целовал ее руку чуть ниже плеча, целовал то место, где сделал ей больно, и клялся себе, что никогда больше не сделаю больно этой женщине и не дам ее в обиду другим мужчинам. Никогда. Отныне моя миссия – сделать ее счастливой.

А потом мы занимались любовью – нежно, медленно, страстно. Она плакала, но то были слезы облегчения. Я тоже чуть не плакал. Моим чувствам не было названия, но они переполняли меня. Потом мне настала пора идти. Я сказал, что немного смущен, все произошло так быстро…

Она улыбнулась. Ничего страшного. Она тоже немного смущена. Ты иди.

Я так и не сказал ей, что люблю. Я даже себе едва посмел признаться. Но я обязательно скажу. И, быть может, в один прекрасный день она раскроется, как цветок, и тоже полюбит меня.

Потом я сидел рядом с Луи, держал его за руку и вспоминал прошедший день. Должно быть, я уснул, потому что когда я очнулся, уже работала другая смена.

– Вы снова ходили во сне, – сказала медсестра. – И я не стала вас трогать.

– И куда я ходил?

Она улыбнулась:

– Это было так странно. Мне даже не по себе. Вы сидели в кресле, а потом встали и подошли к столу. Я была в другом конце палаты и не сразу поняла, что с вами. Но у вас была странная походка. Жаклин рассказывала, что недавно у вас такое было. Она предупредила, что это может повториться.

– И что я делал? Просто сидел за столом?

– Сначала да. А потом достали рецептурный бланк и его заполнили. Потом скомкали и бросили в корзину для бумаг. Поднялись из-за стола, вернулись к Луи, уснули и проснулись вот только сейчас.

– Покажите мне этот рецепт.

– Да, конечно. – Она лукаво посмотрела на меня: – Мне было интересно, и я потом подглядела. Доктор Даннаше, это полная ахинея. Вы сейчас сами будете смеяться.

Она наклонилась, выудила рецепт из мусорной корзины, расправила и положила передо мной на стол. Одного взгляда мне хватило. Я попытался выдавить смешок, но ничего не получилось.

– Только никому не рассказывайте, – пробормотал я. – Хорошо?

Я старался говорить спокойно, а сам заливался потом. Совсем не мой почерк, но эти огромные, наползающие друг на друга буквы я узнал. И мне стало нехорошо.

Инсулин. Хлороформ. Мышьяк. Газ зарин. Семена люпинов.

И я заполнил графу «имя пациента»: мадам Натали Дракс.

* * *

Она говорит, я был тогда совсем маленький и не могу помнить. Мне было два месяца. Похоже на Синдром Внезапной Младенческой Смерти. Я не мог дышать. Легкие – это такие два мешочка из мяса. Делаешь вдох – и мешочки больше, делаешь выдох – и мешочки сдуваются. С самого рождения она укладывала меня спать рядом с собой. Дети любят спать рядом с мамами: у нас была на двоих одна большая кровать.

У нас тогда не было Папá. Я ведь никогда тебе не рассказывала. Ну вот, теперь ты знаешь и про Папá. Может, ты и сам догадывался. Иногда мне кажется, что ты очень о многом догадываешься, Лу-Лу. До того, как появился Папá, мы с тобой жили вдвоем. Я молчала об этом, потому что не хотела тебя расстраивать. Но теперь я могу рассказать. Теперь я о многом могу тебе рассказывать.

В общем, в ту ночь я тебя чуть не потеряла. Ты столько раз мог умереть, но тот случай был первым.

Бедная Маман, у нее, наверное, душа уходила в пятки.

Она рассказала мне, как вдруг отчего-то проснулась. Была глубокая ночь, все вокруг не так, а потом она услышала, что я дышу не так, как дышат дети, потому что я задыхался.