Девятнадцать стражей

Позади бухал ножищами и отрывисто матерился Крил. Тот явно решил, что задохлик пытается сбежать, повредившись рассудком со страху. Ушей Дима достиг утробный рык: «Держи!» – и сразу – захлебывающееся щелканье Зверя. Тревожась за хозяина, саламандренок успел слезть с постели и доползти до дверей. Дим вцепился в него так, что страшный мгновенно изготовился к бою и долго не верил духовидцу, который силился его успокоить. Страх, злоба и любовь Зверя, равно неистовые, обжигали Диму руки.

Лицо Крила, увидавшего их вдвоем, стало до того тупым, что Дим усмехнулся. Подоспевшие батраки опасливо скрылись, не дожидаясь звериного взора, и вождь пялился в спину духовидцу один.

…Одной рукой удерживая на груди Зверя, Дим провернул в замке ржавый ключ. Волчок вдруг замолчал. Ворота со скрежетом распахнулись. Дохнуло вонью.

Дим внес Зверя в конюшню.

Двое страшных встретились.

Волчок молча встал на дыбы, утратив вдруг всякое сходство с лошадью: рогатый дракон. Глаза его, налитые алым, почти светились, и раздувались поросшие железной шерстью бока. Дракон разразился ревом, от которого Дим оглох и едва не выронил малыша. Тот бестрепетно дожидался, пока Волчок накрасуется собой вдосталь. Человеку передавалось спокойствие дитяти Верхнемирья, и Дим, почти равнодушный, ждал звериного слова.

Зверь пощелкал, пошелестел; извернувшись в руках хозяина, ударил очередью в стену. Волчок отпрянул, не по-лошадиному жалобно вскрикнул. Родич грома ответил почти беззвучно… Дим не думал, что Волчок умеет так тихо и тонко ржать, почти скулить.

Жеребец покорился.

Мри за спиной Дима хихикнула как умалишенная.

– Ну ты же помнишь, как мы ездили, – серебристо повторила она. В темных, выкаченных глазах почти не было разума; земля под ее ногами стала мокрой. – Посмотришь, как дела у тетки, может, привезешь весточку… Там сейчас замечательно, море, солнце…

Мри, жена, приказывала.

– Да, – сказал муж.

* * *

Покачиваясь в седле, Дим бездумно оглядывал степь. Бесконечная ее плоскость всеми сторонами уходила в непрозрачную дымку. Она выпивала мысли. Из головы исчезал хутор, Мри, старшие мужья, голопузые дети, овцы…

Зверь спал. Иногда казалось, что он дышит. Тогда Дим гладил теплую живую сталь и пальцы его вздрагивали от крохотных электрических разрядов.

Раньше здесь пролегала железная дорога. Она и сейчас здесь пролегала: одинокая ржавеющая ветка, похожая на хребет динозавра. Дим перевел дух, подъехав к ней. Он прекрасно знал, что, если ехать по степи от хутора строго на восток, просто не сможешь миновать бесконечные, как сама степь, рельсы, но все равно безумно боялся заблудиться.

Теперь предстоял путь на юг вдоль дороги.

Начинало смеркаться, когда Дим завидел вдали платформу полустанка и несколько разрушенных домов при ней. От платформы уходила неплохо сохранившаяся грунтовка. Она вела к селам, возможно, городкам, но все они наверняка давно опустели… Волчок шумно фыркал, вынюхивая следы волков или диких собак. Зверь на груди Дима напружинился – он, в свой черед и на свой лад, искал в округе людей. Поэтому сам Дим не беспокоился. Он присматривался к домам и к стеклянному павильону на платформе. Заночевать все же хотелось под крышей.

Дома прогнили насквозь, половина стекол осыпалась наземь. В маленьком кирпичном здании кассы обвалились потолки. Но Дим нашел хороший колодец с почти целым ведром при нем, а чуть в стороне – заросший огородик. Он напился воды, помылся как смог, обиходил Волчка и стреножил его. Потом нарвал себе зеленого лука и ревеня и так, с зеленью в зубах, вышел на грунтовку – искать место под мандалу.

Уже темнело. С каждым шагом придорожная земля становилась суше. Вскоре Дим сошел с дороги. Аккуратно положив Зверя рядом, он достал каменный нож и начал чертить на твердой как кирпич земле простую мандалу. Вообще-то никакая не мандала, а обыкновенный шаманский круг; эта немудрящая ворожба вызывала жгучую зависть Крила, который для духов был чем-то вроде пня. Дим беззлобно радовался всякий раз, думая об этом, и оттого круг удавался ему еще лучше.

Но не сейчас; сосредоточившегося Дима наполнила чистая, кристаллизованная тишина. Степь была пуста, пуста абсолютно, в ней не бродили даже духи.

Неудача обнадежила его, посулив безмятежный сон и скучный, но безопасный день пути. Он достал из вьюка одеяла и устроился возле мандалы, крепко обняв Зверя, который только что не сопел, видя сны о полях саламандр.

Сон человека был пуст, как степь. Диму показалось, что открыл глаза он в тот же миг, как закрыл, но солнце уже висело над другой стороной горизонта. Мандала за ночь впиталась в почву, и на ее месте проклюнулся росток лопуха, ласковый отклик Земли-Матери. Дим сглотнул и улыбнулся; грудь переполнилась пронзительным сыновним чувством к богине. Ему никогда не удавался благодарственный узел, это, собственно, и отличало его от самого слабого шамана, но сейчас, обожженный мыслью, что хоть кому-то в одичавшем мире дорог маленький человек Дим, он готов был связать узел даже впустую. Богиня ведь все равно увидит. Ей, наверное, будет приятно.