Девятный Спас

Чего-чего, а энергии и жестокости этому монарху было не занимать. Расточительно, кроваво, без оглядки и часто без смысла он раскидал до основания весь терем русской жизни и переложил брёвна по-своему, соорудив из них подобие корявого блокгауза или гарнизонной кордегардии.

Церковные колокола, звонкий и чистый голос старой Руси, были перелиты в пушки. Вековые дубовые леса по-над Доном навсегда исчезли, изведённые на фрегаты и галеры, которым суждено было сгнить на мелководье. Сотни тысяч мужиков были согнаны на казённые работы или поставлены под мушкет. Девять десятых государственного дохода тратилось на то, чтобы превратить Россию в военную державу.

Да, вершились великие перемены. Но цена, которой они давались, была многократно дороже достигнутых результатов. И как всякий плод государственного насилия, а не естественного роста национальных сил, возведённое злой волей строение оказалось недолговечным. Петровская фортеция строилась на тысячелетия, чтобы стать истинным Третьим Римом и возвыситься над прочими народами, однако не простояла и двух веков. Точно так же, уже в двадцатом веке, другой реформатор, которого тоже будут называть «великим» и «отцом народов», замесит из горя и крови новое великодержавное тесто, но испечённый из него пирог протухнет ещё быстрей, чем петровский…

* * *

Нет, конечно, не такие, но не столь уж далёкие от сих мысли омрачали чело князя Ромодановского, мясной горой развалившегося в кресле и вкушавшего послеобеденный покой. Секретарь, подглядев в щёлку, попятился, замахал на кого-то: «Тс-с-с, жди! Не ко времени!» Спит его княжеская милость, почивает после щей с ботвиньей, солонины с хреном да полуштофа ренского. Вон и вежды сомкнуты, и персты на толстом чреве душемирно сплетены.

В окошко кабинета светило утомительное июльское солнце, над чернильницей и бумагами важно жужжала зелёная муха. Отчего бы и не подремать большому человеку?

Но Фёдор Юрьевич не спал. Он думал про государственное. Мохнатые брови туда-сюда похаживали, нижняя губа пришлепывала не от сонного мечтания — от тяжких дум и внутреннего с собою разговора.

Второй по могуществу человек в державе, князь-кесарь оставался на правлении всякий раз, когда непоседливый царь уезжал из столицы — почитай, большую часть года. То его величество умчит проверять, исправно ли строится средь болот новый город-парадиз, то пожелает осмотреть сухопутный воронежский флот, то, как ныне, отбудет в расположение армии.

Ромодановский не осуждал своего повелителя ни за эти судорожные метания, ни за прочие, более тяжкие вины, ибо как можно псу осуждать хозяина? Но тревожиться умеют и псы. Когда князь-кесарь тщился проникнуть умом в отдалённо-грядущее, старому вельможе делалось не по себе. Грядущее-то, ляд с ним, не земного рассудка пропорция, а вот на ближнее будущее у Фёдора Юрьевича разума вполне хватало, и ничего отрадного в завтрашнем дне князь не узревал. Лишь бедствия да напасти.

Пальцы на атласном брюхе, блеснув перстнями, скрючились в тугие кулаки. Плохи дела государевы, ох плохи!

Последний союзник, саксонский курфюрст Август два года как сдался шведу. И задумал Карл наконец покончить с надоедливым русским медведем, что уж который год то выскочит из своей берлоги, то спрячется обратно. Несокрушимый победитель множества баталий принял решение уничтожить косолапого прямо в его залесном логове. Не с наскока, как в 1700 году под Нарвой, а наверняка и навсегда. Ибо шведский король был уже не задиристый львёнок, а матёрый львище — коли бил, то намертво. Где медведю совладать со львом?

Карл двигался на Россию медленно и неотступно. Как при облаве, с трёх сторон. Основные силы, 35 тысяч лучших в мире солдат, вёл из Польши сам. От Балтийского моря навстречу королю, с обозами и припасами, наступал корпус опытного генерала Левенгаупта. Из Финляндии над недостроенным Санкт-Петербургом нависло ещё одно войско. Итого, подсчитал князь, у шведа без малого семьдесят тысяч ружей и сабель. Что у нас?

Главная армия Бориса Петровича Шереметева — раз. Корпус Боура, что пятится перед Левенгауптом, — два. Против финляндского направления заслоном стоит Апраксин — три. Всего на круг тысяч сто солдат.

Вроде побольше, чем у шведа, но ведь настоящих полков мало — сплошь рекруты, кто из-под палки воюет и только смотрит, как бы в лес удрать. Скольким холопам ружья раздадены! А коли случится военная конфузия и войско разбежится, по кому те ружья стрелять начнут? Не по нам ли, государевым слугам?

Вон что на Дону творится. Вор Кондрашка Булавин, собрав казаков и гультяев, истребил отряд князя Юрия Долгорукого, побил войскового атамана Максимова, взял самый Черкасск и теперь рассылает прелестные письма во все стороны — зовёт мужиков подниматься против «сатанинской власти». А войска хорошего, чтоб против того Кондрашки послать, взять негде. Все лучшие полки государь в Литву увёл.