Девятный Спас

— Молчи лучше, дурак, — медленно пророкотал Илья. — А то в речку скину, не посмотрю, что ты маёр.

Никитин же с угрожающей вежливостью попросил не поминать в денежном разговоре особу, которая есть дороже всех совокупных сокровищ земли.

— Пошутил я, а вы и поверили… — повесил свой веснушчатый нос Попов. — Что я, не понимаю?

Но Дмитрий был неумолим.

— А и шутить именем вышеупомянутой особы тоже не следовало бы.

Далее чопорный Никитин поступил того хуже: вынул у Алёши из ладони монеты, ссыпал обратно и закрыл крышку.

— Делить нам золото незачем. Оно не наше, державное. Его должно в казну сдать.

Ещё не опомнившийся от конфузии Попов облегчённо расхохотался, подумав, что Митя тоже хочет облегчить неловкость шутливым замечанием. Но увидел по лицу приятеля, что тот серьёзен, и поперхнулся.

— С ума ты сдвинулся? Илейка, ты только послушай!

Мастер равнодушно пожал плечами. Сооружать водоходный снаряд и искать на дне клад ему было интересно, а золото его занимало не особенно.

— У меня, тово-етова, и так всё есть. Голова, руки, вольная грамота. С твоими тыщами, думать надо, выйдет одна морока.

От такой дурости Попов стал задыхаться. Он и кричал, и молил, и матерно ругался. На остальных это впечатления не произвело. Дмитрий был непреклонен, Илейка заскучал. Тогда Лёшка схватил валявшийся под ногами пистоль.

— Не отдам! Дубина! Какая же ты, Митька, дубина! Никто про эти деньги не знает, не помнит! Казна их проглотит — не подавится, а нам хватит всю жизнь по-княжьи прожить! Хоть убей, не отдам!

Разгорячился и Митьша. Рванул на груди рубаху:

— Я-то тебя из-за золота не убью, а вот ты меня можешь! Стреляй, коли ты такой, и владей на здоровье!

И впились друг в дружку гневными взглядами. Наступило молчание, ибо к сказанному уже добавить было нечего. Ильша миролюбиво спросил Попова:

— Ну как, будешь Митьку стрелять?

Тот плюнул, бросил пистоль.

— Не будешь, — кивнул мастер. — Значит, тово-етова, придётся по Митькиному сделать. Ты сильно-то не печалься, маёр. Отвезёшь кесарю бочата, получишь большущую награду. Ты, блошка, и так у власти в чести, а теперь ещё выше подпрыгнешь.

Но Алёша был безутешен.

— Нет, я не смогу сам золото отдать, — горько молвил он. — Руки отсохнут. Коли Никитин такой за казну радетель, пускай он и отдаёт.

Ляпнул он это больше в сердцах, а пятиться после этого было уже поздно, потому что Илья одобрительно хлопнул его по плечу:

— Вот это по-нашему. Нас с тобою наградили, а Митьке кукиш. Пускай и его чем-нито пожалуют.

* * *

По Алёшке потом было видно, как он жалеет об опрометчиво вырвавшихся словах. Всю дорогу до Москвы сидел он понурый, на друзей не смотрел, молчал да вздыхал.

Ильша понимал Лёшкино страдание и уважал товарища за гордость. Сказал — отрезал.

В Москву они въехали рано утром, когда Ромодановский обыкновенно пребывал ещё не в Преображёнке, а дома. Туда и отправились.

На углу Большой Никитской мастер с майором слезли с повозки, дальше Дмитрий последовал один.

Они наблюдали, как он препирается со стражей, которая не хотела впускать пожарного прапорщика в ворота, да ещё с грузом. Потом начальник заглянул в один из бочонков, всплеснул руками, побежал докладывать.

— Всё, кончено… — протянул Попов. — Эх, дураки вы, дураки…

Через несколько минут из ворот выбежал целый плутонг солдат, окружили телегу со всех сторон и бережно, словно стеклянную, укатили внутрь. Брюхана почтительно поддерживали за бока. Он удивлённо мотал гривой — не привык к такому обхождению. После этого пришлось долго ждать.

Илья присел на корточки, грыз травинку. Попов на месте устоять не мог, расхаживал мимо и пытался угадать, что за награда выйдет Митьке за столь великий подвиг.

— Сто тыщ золотых цехинов! Должно быть, князь-кесарь его с этими деньгами к государю отправит, в Литву. Нет у Ромодановского столько власти, чтобы за такое неслыханное дело человека достойно пожаловать. У нас на Руси ероев-то много, но чтоб человек сам в казну телегу золота отдал! За это царь Митьку непременно графом пожалует, а ещё сделает начальником какой-нибудь губернии, потому что этакий дурак на губернаторском месте точно воровать не станет!

Никитин вышел из ворот только через час, сияющий и счастливый. За ним грохотал пустой повозкой Брюхан, такой же довольный. Товарищи кинулись навстречу.

— Ну что, казак, стал атаманом? — завистливо спросил Алёшка.

Митя улыбнулся:

— Был казак, да весь вышел.

— Это понятно. А кто ты стал?

— Кем родился, тем и стал. Дворянином Дмитрием Ларионовичем Никитиным.

— А ещё?

— Больше мне ничего не надобно.

Попов был озадачен.

— Как так?

— Не стрекочи, — остановил его Ильша. — Дай человеку рассказать.