Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды

Манвэ бросился к Кузнецу. Сбившись в кучу вокруг Ауле, Валар пытались хоть как-то загородиться и защитить. Вдруг Мелькор прав и противостояние небезнадежно? События и удары обрушивались с непостижимой быстротой, не оставляя времени на размышления, оставалось лишь уворачиваться и огрызаться, защищаться и защищать. Ткалась, просачиваясь сквозь пальцы, топкая паутина, незримо окутывающая залу. Хрупкое, непрочное покрывало, и все же… Показалось или тяжко нависшее небо чуть отступило и стало легче дышать? Но боязно расплести пальцы, страшно – опустить руки. Будет ли передышка – ведь силы небезграничны… Кажется, все же отпустило – словно противоборствующие стороны разошлись по углам, собирая силы для новой схватки. Вдруг и Творец способен уставать?

Пошатываясь устало, Валар принялись отвоевывать Ауле у беспамятства, ругаясь сквозь зубы.

Мелькор осторожно высвободил Курумо из рук Кузнеца и слился с ним сознанием – как когда-то, в момент сотворения, когда сущность майа серебристой искоркой билась и пульсировала на ладони. Та его часть, что он отринул, не узнав в ней себя, спустя годы… Он бережно притягивал сотворенного к себе из мутно-серых глубин, старательно избегая касаться впившегося в самую суть майа обруча. Связь творца и творения была сильнее – сущность, носящая теперь имя Курумо, покоилась в руках Мелькора. Майа вернулся. Распахнул глаза, глядя на сотворившего, потом опустил их.

– Спасибо… Мелькор, – прошептал он.

Черный Вала немного вымученно улыбнулся в ответ. «Не Учитель: Учитель – Ауле. Что ж, поделом, нечего гонять было!»

– Лежи тихо, отдыхай, – проговорил Вала, погладив Курумо по голове. Почувствовал, как тот еле заметно вздрогнул.

– Что с тобой… ирни? – Нет сил выговорить это чужое, не им данное имя.

Майа смятенно взглянул на Мелькора:

– Ты называешь меня – так? Тебе не… противно?

– Не надо, прошу тебя! Я и так наказан за свою несдержанность… Ты никогда не признаешь меня своим?

– А разве тебе нужен – исполнитель? Палач… Ты же другое творил… Другого. Вот Ортхеннэр…

– Ортхеннэр – это Ортхеннэр, а ты – это ты. – Мелькор осторожно сжал руку майа – ту самую, что нанесла удар, ту, которую раздробил камень. – Я же вас обоих творил… Вы оба нужны мне, поверь, пожалуйста!

– Я поверю, правда… Ты только не волнуйся, не ругай себя, хорошо? Я не хочу, чтобы ты переживал еще из-за меня. Только… ты не обижайся, я не брошу Ауле – он привык ко мне, понимаешь?

– Нет, что ты! Я все сделаю, чтобы тебе не пришлось выбирать между нами.

Майа благодарно улыбнулся. Потом улыбку словно стерло с лица, он беспокойно дернулся, пытаясь приподняться:

– Ауле! Где он?

Мелькор помог ему подняться.

– Только не дергайся, не влезай – тебе лишь хуже будет. Я пойду помогу им.

Курумо мрачно кивнул, неотрывно глядя в том же направлении, потом виновато покосился на Мелькора. Тот ободряюще кивнул, потрепал майа по плечу и направился к остальным Валар.

Ауле отчаянно барахтался в липкой мути, превратившись в поле боя, где пятеро пытались оградить его от выжигающих мысли и память лучей. Великий Кузнец рванулся навстречу тем, кто отвоевывал его у Забвения, отчаянно, всем существом; боль ослепила, а потом воцарилась тишина, и в ней послышались голоса, они звали его: Манвэ, Варда, Ирмо, Ульмо, Тулкас… Мелькор. И прозвенело издалека: «Ауле! Где он?» – тревожно, смятенно. Он узнал голос и понял окончательно, что должен быть…

* * *

Амариэ, окончательно сбитая с толку непривычными ощущениями и неясными видениями, не говоря уже о происходящем сейчас, поднялась с кресла и, решившись, подобралась к Манвэ. Тот сидел на полу, уткнувшись лицом в колени. Робко коснувшись запястья, бережно погладила. Вала приподнял голову, обхватив другой рукой прильнувшую к нему Варду, и встретился взглядом с ученицей, которой, судя по всему, придется рассказать многое. Надо было сразу отправить ее домой – а теперь уже явно поздно – она столько видела. И память – он видел, как она просыпается, просачивается, как сквозь плотину, через поставленную Ирмо завесу. Как все некстати – впрочем, так, наверное, и должно было быть, и придется отвечать за все разом. Скорее всего, ученицу он потеряет, но сейчас это, пожалуй, и к лучшему. Пусть спрашивает, надо отвечать, нечего на Ирмо все сваливать: сам учил, сам воспитывал – сам теперь и выкручивайся. Мысленный вопрос прозвучал неожиданно четко.

«За что, Учитель?» – Умница Амариэ справедливо рассудила, что беседовать вслух не стоит.

– За своеволие. Говорил я тебе, чтобы шла домой…

– Тебе стыдно, что я и остальные это видели? По-моему, стыдиться должен тот, кто развлекается подобным образом!

– Прошу тебя, не надо об этом!

– Я что, должна молчать, когда тебя безнаказанно унижают?

– Лучше молчи – целее будешь. Ты же не вчера родилась, в самом деле.

Амариэ сдвинула брови и поджала губы. Вовремя промолчать в Ильмарин учились быстро, а она всегда была хорошей ученицей. Тем более что не трудно было догадаться, кто мог посметь так обойтись с ее Учителем, внушающим страх всему Валинору. Ладно, промолчим…