– Ничего. Не знаю. И размышлять не стану. А из моих Залов ничего не выходит, если нет на то указаний свыше, через тебя идущих. Ты это хотел услышать?
– Я это знаю, Владыка Судеб.
Манвэ снова зашагал вверх по лестнице, Намо двинулся следом.
Вскоре подъем закончился. В лица Валар дохнул по-рассветному терпковатый ветер, край неба уже еле заметно посветлел. Недалеко от чертогов различался силуэт огромного орла. Завидев господина, мощная птица встрепенулась и направилась навстречу Вале. Манвэ легко вскочил на широкую спину.
– До встречи, Намо. – Его светская улыбка была еле различима в темноте.
– До встречи, Ваше Величество.
Орел резко взмыл в небо, волной воздуха пригнув близлежащие кусты, и полетел в сторону Ойлоссэ.
Намо посмотрел ему вслед. Потом, нахмурившись, развернулся и направился к себе в чертоги.
Беспокойство нарастало. Странные события творятся в последнее время в Благословенной земле, и Владыка Судеб своим, как правило, безошибочным чутьем ощущал, что это еще только начало. Чего – каждый раз что-то мешало ему додумать. Подобие страха? Почему-то все это казалось ему связанным с появлением новых майар. Может, поэтому не хотелось пытаться раскручивать эту нить дальше.
«Будь что будет, – подумал Вала. – Не трогай грядущее, и оно тебя не тронет. Возможно».
Представители народа дун-эдайн лежали на кровати, тесно прижавшись друг к другу. Острое ощущение горечи уступило место опустошенности. Впрочем, занозой засело внутри чувство тревоги – хотя, наверное, оно было всегда, не давая особо о себе знать.
– Какая песня, – задумчиво сказала Эльдин, – все, что сказать хотелось… Откуда Манвэ ее взял и почему – спел?
– Дополнительный вопрос: кому – спел? Ощущение, что мы, наше сегодняшнее застолье – подходящие обстоятельства, не более.
– Вечно мы оказываемся этакими провокаторами… Но ведь не нарочно же: кто же знал, что их именно сегодня нелегкая занесет? И ведь это прекрасно было: казалось, рвется что-то, освобождает, отпускает, – всплакнула бы, да не вышло…
– А песня, похоже, его. Впрочем, неудивительно: он же поэт и музыкант. – Аллор поежился. – На две эпохи лишить себя самого необходимого. Души.
– Две эпохи? Это… с тех пор?
– Видимо, себя он тоже судил – сам. А пел он не нам… То есть нам, но… Гибель Нуменорэ все-таки сильно задела Аман. Выбила стихии из живого мира. Творцы – изгнанники…
– Нам еще Могущества Арды жалеть – дожили, – развела руками Эльдин. – Ну почему, действительно, всех их именно жалко? Никого нет с неискалеченной душой.
– Главное, чтобы они этого не заметили: тот же Манвэ голову оторвет – и я его, кстати, понимаю. Когда балансируешь на грани истерики, по плечу погладить достаточно, чтобы в эту истерику обрушиться – и надолго. А они в большинстве своем на пределе. Тут боль и надрыв в воздухе висят – я здесь действительно ощущаю себя как дома. Может, поэтому сегодня так и накрыло – особенно сильно. Сорвался – извини, кстати, выплеснул еще это на тебя.
– И ты туда же! – Майэ сердито тряхнула головой. – А на кого? Мне что, чужое все это, кстати? Да, между прочим, с тобой плакать веселее, чем с иными радоваться. Вот. А ну быстро мне тоже что-то хорошее скажи, – улыбнулась она.
– Все хорошее банально.
– А я заказывала не оригинальное, а именно хорошее.
– Я люблю тебя, Эльди. А еще не могу и не хочу без тебя не только плакать, а вообще что-либо делать.
– Знаешь, Аллор, удивительное дело, – с серьезной миной сказала Эльдин, – некоторые вещи не приедаются. Она расхохоталась: – Повтори еще!
– Лю-блю! – похлопал ресницами Аллор.
– Еще!
– Лю-блю! Люблю-люблю! Между прочим, есть еще много вещей и явлений, которые не приедаются.
– Ага, – усмехнулась Эльдин и принялась деловито расшнуровывать ворот его рубашки.
«Взгляд, конечно, очень варварский, но верный…» – ухмыльнулся майа, привлекая ее к себе.
Манвэ вгляделся в лицо спящей (выучилась в Лориэне!) в своем покое Варды – чуть грустное, с еле заметной складкой между бровями, но, как всегда, безупречно красивое. Ему захотелось поцеловать лучистые глаза, прикрытые словно бы полупрозрачными веками, но он подавил это желание. Он был неизменно любезен с ней и ровен, но чувствовать себя раскованно и открыто не мог уже нигде и никогда. Оберегая от неприятных разговоров, терял – но… Что же, они давно вместе и их браку ничто не угрожало и так – по определению. Да и куда они друг от друга денутся…
Манвэ вышел из покоев Королевы на балкон и, закурив (наконец-то!), уселся в углу прямо на пол. С востока наваливалось Солнце.
Заметив в другом углу недопитую бутылку (вардина, что ли? Только не хватало!), он открыл ее и глотнул, отсалютовав ею в сторону, где находились сейчас другие изгнанники, из-за которых он сегодня пел.
Но больше не будет. Все равно.
По серым камням бессильным вьюном
Как струйка дыма – горчащая грусть:
Прости меня, мой покинутый дом -
Тот дом, в который я не вернусь…