Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды

Парад победы. Я шагом еду на своем вороном, крайнем в ряду за Его Величеством, и вижу профиль Саурона, шагающего за королевской колесницей. Поблескивает на горле золотой ошейник, ловя полуденное солнце. Движется он с неподражаемым изяществом, лицо спокойное, какое-то безмятежное даже. Но глаза из-под полуприкрытых век смотрят пристально и даже ехидно. Впрочем, во всей осанке читается смирение и покорность судьбе, так что издалека все, несомненно, выглядит вполне благопристойно.

Похоже, Саурон уже что-то задумал. Нашел же дядюшка развлечение себе на голову…

* * *

Начальник сыска перевернул страницу. Судя по новой дате, со времени войны с Мордором прошло три года. В начале страницы красовались несколько ироничных портретов, выполненных пером, потом снова шел текст. Почерк заострился еще сильнее, но он уже привык и легко разбирал слова.

* * *

…Знаменательное событие: Саурона выпустили из-под замка, и ему дозволено высочайшей милостью почти свободное передвижение в пределах Арменэлос. Интересно, отчего бы это дядя так расщедрился? Отчего бы Саурону не бежать? Впрочем, зачем? Воевать? Повторять историю трехлетней давности — явная бессмыслица, любому понятная, а не только майа.

Но, похоже, скоро в столице будет веселее…

* * *

Неделю спустя.

Это было уже десятое приглашение от Зимрадуна (вот уж бриллиант так бриллиант!), и подыскать достойную причину для отказа показалось труднее, чем наконец соизволить согласиться. Впрочем, любезный верноподданный Зимрадун, будешь ли ты действительно рад? По крайней мере, твой прилизанный особняк, сочащийся роскошью, битком набитый «хорошим обществом», слегка пошатается…

Под утро.

Было презабавно: хозяин крутился вокруг, ловя каждую благоглупость из моих уст, а гости слегка вздрагивали от каждой вполне невинной вольности. Я потешался как мог, чтобы не уйти на Пути от скуки, и порой не без некоторого удовольствия наблюдал, как в глазах у Зимрадуна появляется выражение гончей, напавшей на след, а лоб ломает буря морщин от натужного желания запомнить мои крамольные замечания, дабы нынче же ночью настрочить донос и передать куда следует. То есть он не позднее завтрашнего дня ляжет на стол к моему приятелю Ломизиру, а вечером того же дня я уже буду держать его в руках, скучающе оценивая ораторские способности пишущего и отмечая стилистические погрешности…

Впрочем, я бы все же быстро пресытился шпильками, коими размахивают фехтовальщики словесных дуэлей, если бы не заметил у окна Саурона, с легкой улыбкой втолковывавшего нечто паре восторженных юношей. Еще раз изящно взмахнув рукой, он покинул своих собеседников и направился в нашу сторону. Приблизившись и взглянув на меня так, словно вокруг голая степь, он представился и поинтересовался, имеет ли он честь беседовать с благородным Аллором. Я отметил, что мы еще не беседуем, и предложил исправить это упущение.

Странно он общается — словно большая его часть находится не здесь. Вежлив, обаятелен, предупредителен — но все это выглядит так, будто он отдал команду внешней своей оболочке говорить и двигаться, а внутри… Взгляд, устремленный на тебя и сквозь тебя. Я улыбнулся еще шире и поинтересовался различием некоторых терминов, касающихся живописи, в синдарин и нолдорин. Хозяева чуть не отскочили за пределы слышимости (эльфийская крамола!), а Саурон слегка помрачнел. Кажется, что-то еще из глубин его сущности подтянулось к взаимодействующей с миром оболочке, словно рыбина поднялась со дна почти к самой поверхности. Я светски пояснил, что вопросом сим задался, разбирая рукопись по технике фрески, хранящуюся в нашей родовой библиотеке в Андуниэ и принадлежащей, по преданию, перу самого Келебримбора. Гортхауэр (а при общении я обращаюсь к нему так), внешне ничуть не смущаясь, поддержал беседу, вполне лестно отозвался о творчестве того же Келебримбора, потом беседа пошла об искусстве вообще.

Похоже, разговор его несколько увлек, создалось ощущение, что доля его присутствия растет. Так и проболтали до конца приема, потягивая хозяйское вино.

Предвкушаю завтрашнее прочтение доноса…

* * *

Распорядиться заложить выходящие на главную улицу окна залы — безумно раздражают чуть ли не ежедневные марши. Витражи, естественно, сохранить.

* * *

Вместе с Урехилом и Белизиром переоделись матросами и болтались по порту и окрестностям. Закончили похождения в кабаке «Морская свинья», где Урехил за количество выпитого удостоился переходящего звания «Морской боров», — чрезвычайно изысканно. Всегда забавно наблюдать, как он перевоплощается из аристократа в мужлана…

* * *