Гардеробная комната Эморы была полна нарядов, но я оставалась равнодушна. Несмотря на то, что она была богиней и возлюбленной сразу четырех мужчин: трех злых духов Зазеркалья, у одного из которых не было даже тела и одного бога, я не испытывала трепета перед ней, а скорее, острую неприязнь. Одежду некой девицы из Замка встреч я надевала на себя охотнее. Но, признаюсь, наряды Эморы были ослепительны: платья сияли камнями, золотом и серебром. Я двигалась между причудливыми холодными манекенами без лиц, которые хаотично расположились по залу, замерли в причудливых позах, точно они когда-то были живые и танцевали здесь, но окаменели по щелчку пальцев. И тут я заметила его, женский военный мундир с серебряными петлицами и эполетами и длинный черный утепленный плащ с застежкой через плечо, обтягивающие брюки и высокие сапоги на толстой подошве. Глубокий черный с лунным серебром, мягкое сияние света и мрак ночи.
Надев этот костюм, я робко подошла к зеркалу. Собрав волосы в высокий хвост, я накинула на плечи теплый плащ и заткнула в карман узкие кожаные перчатки.
Акар успел облачиться в кожаный доспех, подбитую мехом черную мантию, которая волочилась за ним по полу. Его стройный стан был перетянут ремнями, на поясе висел меч, на бедре – небольшой нож. Он был похож на принца ночи, потому что его голову, как обычно, украшал колючий каменный венец.
Он стоял у окна, задумчиво взирая куда-то вдаль, на снежную степь, что раскинулась до самого горизонта, на снежные мазки, сияющие на солнце, на спокойное голубое небо, в котором золотились снежинки.
Глядя на него, я вспоминаю про оружие. Наверное, сам Акар во этом своем мрачном облачении наталкивает меня на подобные ассоциации, он и сам – оружие, смертоносное, беспощадное, мощное.
Услышав мои шаги, он оборачивается, и я замечаю, что он шумно втягивает носом воздух. Его взгляд скользит по мне от мысков сапог то белокурого хвоста, который я собрала на затылке. Акар хмурится и стискивает зубы. Похоже, этот выбор наряда пришелся ему не по душе.
– Это первое, что попалось под руку, - зачем-то лгу я.
Акар медленно тянет парочку отборных ругательств, которыми выражает свое восхищение, и от которых я смертельно краснею.
– Откуда ты… – и я изумленно качаю головой: – Кто научил тебя таким плохим словам, Акар, если ты никогда не был среди людей?
– Я тоже совершенно не обучен манерам, Тея, – он позволяет себе развязную усмешку. – И мы теперь очень подходим друг другу. Как думаешь?
Сейчас он такой дерзкий и насмешливый, точно мальчишка. Он выглядит не сильно старше меня. И, несмотря на то, что ему больше двух тысяч лет, я хочу обманываться тем, что он совсем молод.
– Ты когда-нибудь был ребенком? – слетает у меня с языка.
Акар становится серьезным. Он молча направляется к туалетному столику, на котором лежат мои ножны с кинжалом, затем подходит ко мне и молча закрепляет ножны у меня на талии. Мы так близко, что я ощущаю его напряженное дыхание.
– Значит не был? – тихо спрашиваю, глядя на него снизу вверх, ибо он выше меня на целую голову.
– Нет.
– А сам… – у меня голос не слушается, но я спрашиваю: – Можешь иметь семью? Детей?
Он вскидывает на меня взгляд и дергает за ремешок сильнее, затягивая туже, чем следовало бы.
– Нет.
Он обречен быть один, как и Дерион… как и все здесь. Это место точно кладбище неудачных попыток Эморы, склеп ее грез.
– Ты выбрала кинжал из черного габбро. Это очень мило, – произносит он.
– Но ведь он не сможет причинить тебе вред?
– Нет.
– А что сможет?
Он внезапно смеется.
– Неплохая попытка, вредина, – кладет ладони на мою талию и притягивает, – догадайся сама.
– Алмазный клинок?
– Глупая.
– Что, Акар? Яд? Сожжение? – неосознанно улыбаюсь, копируя его улыбку. – Отсечение головы? Повешение?
– Отсутствие женщины? – спрашивает он. – Я, однозначно, умру от этого.
И я смеюсь, впервые так свободно рядом с ним.
Он берет меня за руку – за кончики пальцев – его ладонь прохладная и твердая. Он перебирает мои пальцы, будто играя с ними, будто не веря, что они такие маленькие, теплые и нежные по сравнению с его руками.
Когда мы выходим в пустые коридоры, я спрашиваю:
– Ты ведь не наказал Ашареса за мой побег?
Он хмурится.
– Ты… его не убил?
Акар вздыхает.
– Нет.
– Он ни в чем не виноват. Его там не было.
– … не было, – повторяет.
– Он и отошел, быть может, всего на минуту. Прошу, Акар, не тронь никого.
Хозяин гор сжимает мои пальцы сильнее, затем снова перебирает, и его рука медленно расслабляется.
– Люди и так слишком быстро умирают, – бурчит он, – в их жизни нет никакой ценности. Что значит несколько десятков лет, половину из которых они беспомощны: либо слишком молоды, либо очень стары?
Его слова меня злят, и я пытаюсь вытащить свою руку, но он не отпускает.
– Сколько людей, – мне не хочется знать, я не должна спрашивать об этом, но уступаю глупому любопытству: – погибло от твоих рук?
– Меньше, чем от старости и болезней на твоей земле, – раздраженно цедит он. – Вся их жизнь для меня – один миг.