Девятьсот восемьдесят восьмой

— Какой была твоя дорога? — вежливо поинтересовался Владимир. — Все ли прошло спокойно?

— Да, слава богу, — историк решил не упоминать о нападении разбойников. — Все здоровы.

— Да? Странно, а мне доложили, что с вами произошло несчастье, в результате которого ты едва не погиб. Выходит, ошиблись мои люди?

Голос князя звучал совершенно ровно, и Марсель, удивившись его осведомленности, тем не менее ответил ему в тон:

— Было дело. Но, как видишь, я перед тобой — живой и здоровый.

— Твой Бог бережет тебя.

Историк никак не мог понять, благожелателен ли к нему собеседник или только делает вид, будто интересуется его здоровьем. У него вдруг создалось впечатление, что ему здесь не рады. Это было странно, ведь владыка Киева, насколько ему подсказывала память, должен был принять посла греческой церкви достаточно тепло. Так, во всяком случае, утверждали летописцы. Тем временем князь прищурился и спросил:

— А маска зачем тебе? Хворь какая или увечье?

— Не то и не другое. — Марсель снял маску и взглянул в глаза Владимиру. — Только мера предосторожности.

— Я думал, что ты во всем полагаешься на Всевышнего, — усмехнулся князь. — А так выходит, что ты больше на какую-то безделушку надеешься. Как такое может быть?

— На бога надейся, а сам не плошай, — растерянно пробормотал историк, совершенно сбитый с толку словами собеседника, и снова надел маску.

— Умно.

Вспомнив о том, что до него здесь побывали представители других религий, Марсель решил, не ходя вокруг да около, приступить к главной цели своего визита:

— Мне стало известно, князь, что ты захотел больше узнать о Боге нашем. Для этого я здесь.

— Ты опоздал, — вдруг рассмеялся Владимир. — Мне уже обо всем рассказали.

— Как? — растерялся историк. — Кто?

— Да уж нашлись добрые люди, просветили меня. Теперь я знаю все — и, возможно, даже больше, чем ты можешь себе представить. Так что ты зря приехал, священник. Можешь отправляться домой. И передай императорам византийским, что их сестра мне отныне без надобности. У нас здесь и своих невест довольно.

Такой поворот был совершенно неожиданным, и Марсель не сразу нашелся что ответить. Князь поднялся и с довольным видом прошелся по зале. Историк с трудом подавил подступающую дурноту и решил, что так просто сдаваться он не имеет никакого морального права.

— Слухи о мудрости владыки Киева разошлись далеко за пределами твоих земель, князь. Так почему же в этот раз ты веришь злым языкам и не желаешь выслушать того, кто ради встречи с тобой преодолел такое большое расстояние?

— Ты забываешься, — нахмурился Владимир. — Здесь я — закон, и слушать кого-то мне нет необходимости, своя голова на плечах имеется.

— Светлая голова, — ввернул Марсель.

— Хм…

Князь бросил взгляд на небольшую деревянную дверь, и историку показалось, что она слегка приоткрылась. Но он не мог сказать наверняка, так ли это было на самом деле. Было заметно, что Владимир сомневается в принятом решении. Наконец он кивнул и уселся на прежнее место.

— Ладно, пусть так и будет. Я ценю твои усилия и поэтому готов выслушать тебя. Возможно, я поторопился с выводами.

Марсель с облегчением вздохнул и постарался собраться с мыслями: все, что он когда-либо знал о встрече князя Киевского и Кирилла, смешалось в его голове, и теперь он уже с трудом мог отличить правду от собственных фантазий. Тем не менее он взял себя в руки и, взглянув в глаза собеседнику, начал:

— Слышал я о том, что до меня у тебя побывали магометане, латиняне и иудеи. Скажи, какое из их учений показалось тебе ближе?

— Каждый из посланников представлял дело так, что их вера и есть единственно правильная, а все остальные, и вы в том числе, ошибаетесь.

— В чем же, по их мнению, состоит наша ошибка?

— Ты, я вижу, забыл о том, кто перед тобой, Кирилл. — Князь рассмеялся. — Я слушатель, а не рассказчик.

— Да, ты прав. Я только хотел услышать из твоих уст слова моих предшественников, чтобы ты не подумал, будто я наговариваю на них. Однако если ты этого не хочешь, я не стану настаивать. Итак, иудеи, скорее всего, говорили тебе о том, что их вера первична, потому что и немцы, и мы, греки, веруем в того, кого они же и распяли.

— Ты угадал, — удивился Владимир, прищурившись. — Продолжай.

— Это воистину так. Иудейские мудрецы прорицали, что родится мессия, а потом он будет распят, но воскреснет и вознесется на небеса. Так и случилось. Однако Бог так и не дождался покаяния от своего народа и отвернулся от него. И нет теперь у них ничего — рассеял их Всевышний по странам, и до сих пор они страдают за легкомыслие. Я не выдумываю — это общеизвестно, можешь спросить любого. Неужели ты хочешь того же для своего народа?

— Говори, — кивнул с улыбкой князь, снова покосившись куда-то в сторону.