Девятьсот восемьдесят восьмой

Сказав это, жрец начертил в воздухе странный символ, и спящий Марсель открыл глаза. Медленно поднявшись, он сел на лавке и оглянулся: рядом с ним никого не было. Неужели ему все это приснилось? Не похоже… Вспомнив о том, что гость говорил о Тарасе и его семье, историк быстро поднялся и, стараясь ступать как можно тише, раздвинув густую зеленую стену, осторожно выглянул наружу. Первое, что он заметил, было грузное тело мужчины, лежавшего лицом вниз прямо перед входом. Достаточно было одного взгляда, чтобы определить, что он мертв, — вся его спина была изрублена, и он практически плавал в луже собственной крови. Судя по тому, что она еще не успела впитаться в землю, нападение произошло всего несколько минут назад. Первым порывом историка было кинуться внутрь избы, чтобы проверить, остался ли кто-то в живых, однако он сдержался в последний момент. Сложно было предположить, что дружинники, выследившие разбойников, решили бы пощадить кого-то. Тишина, царившая вокруг, только подтверждала его опасения. Удивительно, что он мог проспать такое. Ведь Тарас вряд ли сдался без боя — судя по тому, что он до сих пор сжимал в руке топор, мужик сопротивлялся до последнего. Значит, волхв специально сделал так, чтобы он ничего не услышал. Чем бы он ни руководствовался при этом, Марсель был обязан ему жизнью.

Еще раз оглядевшись, историк окончательно выбрался из укрытия и, стараясь не смотреть на Тараса, обошел его и заглянул в дом. Возможно, он все же надеялся на то, что Федору удалось скрыться, но то, что он увидел, заставило его содрогнуться. Внутри все было перевернуто, словно здесь свирепствовал ураган — разбитая посуда валялась на полу вперемешку с остатками еды, стены были забрызганы кровью. Ольга лежала на спине, раскинув руки и глядя в потолок широко раскрытыми глазами, в которых застыло выражение недоверчивого удивления, а рядом с ней, согнувшись, сидел сын. В первый момент историку даже показалось, что он жив — настолько естественной была его поза. Однако, приглядевшись, он понял, что парень мертв. С трудом переборов подкатывающую тошноту, Марсель уложил его рядом с матерью и закрыл женщине глаза. Больше всего в этот момент ему хотелось бежать из этого страшного места не оглядываясь, но он помнил о том, что его ищут, — и, возможно, именно это стало причиной гибели Тараса и его семьи. Конечно, их и так нашли бы рано или поздно, однако осознание собственной причастности к произошедшему заставило сердце сжаться от жалости. Заставив себя не думать о мертвецах, историк прошел в часть избы, где могли храниться личные вещи покойных. После непродолжительных поисков ему наконец удалось отыскать сундук, и, открыв его, Марсель быстро нашел для себя подходящую одежду. Обличье Кирилла было слишком опасным для того, чтобы расхаживать в нем по Киевской Руси.

Переодевшись, Марсель остался доволен результатом — теперь он мог легко сойти за местного. Единственное, что его волновало, был шрам, который выделял его из толпы. Неожиданно историку в голову пришла удачная мысль, и он, искоса взглянув на хозяйку, попытался представить, где на ее месте держал бы средства гигиены. Несмотря на то что на женщине не было заметно ни белил, ни румян, сложно было представить, чтобы у нее ничего такого не имелось, учитывая род деятельности ее покойных сыновей. Потратив на поиски некоторое время, Марсель радостно вскрикнул — в одном из сундуков оказалась шкатулка, в которой обнаружил несколько небольших коробочек. Задумчиво глядя на белый порошок, он почесал затылок — если замазать этим шрам, будет еще хуже. Если только… Заглянув в остальные коробочки, он добавил в порошок румяна и какую-то коричневатую кашицу, назначение которой было ему неизвестно. В результате получился состав неопределенного цвета, который вполне мог сойти за естественный оттенок. Взяв в руки металлическое блюдо и глядясь в него, как в зеркало, он неуверенными движениями принялся замазывать шрам. Результат неожиданно оказался таким хорошим, что Марсель мысленно похвалил себя за находчивость и довольно улыбнулся, однако тут же, вспомнив о том, где находится, устыдился. Сложив в дорожную сумку все, что могло пригодиться, историк вышел за дверь…

* * *

Когда Игнат, гончар из Житомира, возвращающийся на телеге с рынка, догнал одинокого путника, который бодрым шагом топал в том же направлении, что и он, тот, обернувшись, помахал ему рукой:

— Здравствуй, добрый человек! Подвезешь?

— А что, садись. Вместе небось веселее. Ты куда?

— Да в Житомир.

— Так и я туда же. Только вот я тебя там не видел. По делам идешь или к родне?

— Не то и не другое. Хочу себя показать, на людей посмотреть.

— Странник, что ли?

— Ну да.

— Так бы сразу и сказал. Этого добра у нас достаточно, места-то вон какие красивые.

— А ты — из Киева возвращаешься? Что там нового?