Девятьсот восемьдесят восьмой (СИ)

— Нет, конечно. Знахари всегда о человеке заботятся, даже в самые тяжелые времена. Мы сами по себе, но стараемся держаться поближе к людям, чтобы в любой момент прийти на помощь.

— Выходит, волхвы не такие? — историк понял, что окончательно запутался. — Я думал, что как раз они, в первую очередь, и заботятся о своем народе.

— Вот видишь, ты уже и сам говоришь о нас так, словно мы вещи какие-то, — усмехнулась Меланья, подловив собеседника. — Мы не их народ. Это они должны нам служить, а не мы — им. Не знаю, когда все встало с ног на голову, но большинство славян думают, как и ты. А это не верно. Возможно, в этом все и дело — волхвы уверовали в то, что они стоят выше обычных людей, и теперь пытаются построить жизнь так, как считают правильным. Но у меня никто не спрашивал, чего хочу я.

— И у меня, — Курьян, обрадовавшись возможности вставить свое слово, с видом, преисполненным собственного достоинства, ударил себя по могучей груди, однако Меланья не обратила на него никакого внимания и продолжила рассуждения:

— Скорее всего, ты встал им поперек горла, но они оказались слишком гордыми, чтобы признать свою ошибку вовремя. Вот и получается, что все дело в тебе. А может быть, это и не волхвы вовсе, а только один из них, но это ничего не меняет — жрецы никогда не пойдут против одного из своих, даже если он совершит что-то неблаговидное. Ну, а после того, как ты сказал, что твой таинственный убийца в спутники выбрал себе таких же, как и мой Муса, мне все стало окончательно ясно.

— Что стало ясно?

— Он специально все сделал так, чтобы подумали на Кирилла и его помощников. Скорее всего, он уже приготовился разнести эту весть по всей округе, чтобы люди обозлились и даже слышать не захотели бы о греческой церкви. Так-то, дружок…

— И что же нам делать?

Марсель, еще недавно уверенный в том, что лучше остальных видит общую картину, вдруг почувствовал себя самонадеянным учеником, которому более опытный преподаватель объясняет его ошибки. Он все еще был далек от того, чтобы обвинять во всех грехах местное жречество, однако его вера в то, что сам он оказался здесь не по странному стечению обстоятельств, сильно пострадала. Все-таки странное существо человек, горько усмехнулся про себя историк, рассматривая свою скромную фигуру на фоне событий, свидетелями которых он стал. Вечно ему хочется верить в свою исключительность, считать, что весь мир вращается вокруг него. Но стоит произойти чему-то по-настоящему существенному, как он тут же теряется и ищет того, кто мог бы предоставить ему хотя бы приблизительный план действий.

— Я не знаю, — отозвалась Меланья, задумчиво глядя на спокойно поднимающуюся и опускающуюся грудь Мусы. — Я только рассказала тебе о том, как обстоят дела. Остальное зависит только от тебя.

— От меня?! — Марсель от неожиданности поперхнулся, и Курьян принялся активно колошматить его по спине. — Благодарю, друг, довольно… От меня? Ты же сама только что говорила о том, что я ничего не понимаю в вашем мире. Нет, нет, должен быть кто-то еще. Какой-нибудь главный знахарь или ведарь, или кто там еще у вас есть. Мы ему обо всем расскажем, и он поговорит с волхвами.

— Нет никакого главного знахаря, — женщина с раздражение схватила ученого за плечи и с силой встряхнула. — Вообще никого нет, кроме нас. Отступишь — Муса погибнет, и я вместе с ним. А там все выйдет ровно так, как ты сам видел. Желаешь такой судьбы своей земле? Если да, то оставайся здесь. Женишься на своей Марусе, может быть, сможешь увезти ее подальше от этих мест и забыть обо всем, как о страшном сне.

Марсель вырвался из крепких рук знахарки и, чувствуя, что вот-вот сорвется, отошел к окну, чтобы успокоиться. Ему и раньше приходилось брать ответственность на себя, однако еще ни разу от его решения не зависело так много. Историку вдруг захотелось бросить все и бежать сломя голову, не оглядываясь и ни о чем не думая. Борясь с внезапным приступом паники, он случайно взглянул на Мусу и впервые подумал о том, что его бывшему телохранителю, судя по всему, было не больше тридцати лет. Скорее всего, даже меньше. Сколько из них он подчинялся приказам Кирилла? Как много крови пролил? Нет, он не мог оставить его в тот момент, когда жизнь Мусы, наконец, начала налаживаться. Это было бы просто бесчеловечно.

— А как же ты сам? — голос, раздавшийся в голове Марселя, прозвучал слишком четко, и он дернулся от неожиданности. — Как же Маруся, твои мечты о доме, о семье? Разве ты не заслужил всего этого?