Девятые врата

Но она этого еще не знает.

«Сегодня все должно решиться», — эта мысль с утра не давала Гоче покоя. Привязалась, как новая мелодия, которая еще окутана туманом, но уже чувствуешь, как она вырисовывается все четче, высвобождается и крепнет. «Сегодня все должно решиться», — эти слова не отступают от него. Надо только произнести их, и все совершится очень просто, он скажет их Гуранде, и она поймет, что иначе нельзя….

Гоча верил в это, знал, что так оно и будет, и не мог представить себе, как все осуществится… Происходящее казалось ему невероятным чудом… Три года назад он и думать не думал о Гуранде, не подозревал о ее существовании. Где-то родилась Гуранда — а Гоча не знал об этом, где-то она росла, училась, смеялась, плакала — а Гоча ничего о ней не знал. А оказалось, что Гоча обязательно должен был встретиться с Гурандой, а Гуранда с Гочей. И Гоча уже не может себе представить, что Гуранды могло не быть… Наверное, тогда и Гочи бы не было… Не было бы его на свете — и все тут. Люди рождаются друг для друга, иначе их появление не имеет никакого смысла.

«Сегодня все должно решиться», — с самого утра Гочей владела эта настойчивая мысль, он шептал эти слова в коридоре консерватории, не переставая твердить их про себя даже тогда, когда профессор — его руководитель, недавно вернувшийся из Москвы, рассказывал о музыкальных новостях.

Из консерватории Гоча зашел за билетами в кино. Показывали какой-то французский фильм. Потом он вернулся домой и позвонил Гуранде.

— В самом деле? — Гуранда обрадовалась. — А на который час?

— На восемь.

— Я зайду к тебе… Или нет, буду ждать у кино.

— Нет… — У Гочи заколотилось сердце. — Я сам зайду за тобой.

— Ты?! — Гуранда удивилась. — А куда мы идем?

— В «Руставели».

— Но ведь это совсем не по дороге.

Гоча молчал.

— Я хочу видеть… тетю Кето, — с трудом выдавил он из себя и смутился, ему казалось, что сейчас Гуранда обо всем догадается. Но простодушная Гуранда, наивная Гуранда ни о чем не догадывалась…

— Гоча, ты меня слушаешь? Знаешь, сейчас твою музыку передают по радио! — вдруг воскликнула она.

— В самом деле? Подожди, я сейчас включу! — Гоча положил трубку и пошел к ванной комнате. Потом остановился — а вдруг Гуранда услышала в телефон, что приемник у него уже включен. Он быстро вернулся и уменьшил звук.

Его музыку передавали часто. Время от времени он неожиданно получал деньги из какого-нибудь далекого города, это означало, что тамошний оркестр исполнил его произведение. Про сегодняшнюю передачу Гоча знал, но для Гуранды это было целое событие, и он не мог огорчить ее — сделал вид, что ничего не знал, что сам безмерно обрадовался.

…Да, он должен зайти за ней, повидать тетю Кето и сказать ей, что Гуранда не придет домой из кино. Тетя Кето не удивится. Она давно ждет этого дня, но все-таки обернется к Гуранде (она всегда обращается к Гуранде, когда хочет сделать замечание Гоче) и упрекнет: — Что же вы мне раньше не сказали, я бы все приготовила, нельзя же так сразу…

Гоча объяснит ей, что Гуранда ничего не знала, что все решил он сам. Станет ясно, что «виноват» Гоча, и тетя Кето не будет выговаривать Гуранде, и то, что ей тысячу раз представлялось в мыслях и с чем она никак не могла примириться, станет определенным и незыблемым.

Гуранда, наверное, покраснеет, растеряется, не будет знать, куда девать свои красивые белые руки, а может, и не поймет, о чем говорит Гоча, и спросит удивленно: «Как это? Почему я сегодня не вернусь домой?» Как пугает Гочу неопытность Гуранды! Как беспокоится он за нее — ведь она еще совсем ребенок!.. Она знает, что в конце концов ей придется перейти к Гоче и быть с ним вместе всю жизнь, знает, что у них должно быть четверо детей: двое умных мальчиков и две красивых девочки. Гоча станет великим композитором — и все такое. Все это Гуранда знает… Но Гоча боится, боится того, что она еще совсем ребенок, ничего не осознавший и не понимающий. Разве она чувствует, что превратилась в женщину? Гуранда не ощущает себя, не ощущает своего тела, не ведает того, что при каждом ее шаге в пространстве остаются ее невидимые двойники, невидимые пленительные изваяния…

Гоча снова стал напевать, в нем с прежней силой зазвучала давешняя музыка, а сам он превратился в чуткую трепетную струну какого-то неведомого инструмента. Эта струна дрожала, стонала, жаловалась и рождала певучую плавную мелодию.

Гоча видел эту мелодию где-то в глубине воображения, над нотными линейками летал звук, черный, мятущийся. Он то ширился и рос, то распадался и дробился. Потом пенился, подобно запруженной реке, наливался до самых берегов и с оглушительным гулом срывал плотину и обрушивался безудержным водопадом… И снова летел пенящийся, звенящий звук, и сердце Гочи послушно следовало за ним, по его неспокойному ритму выверяя свои удары.

С противоположной стороны Куры, с набережной, в самом деле доносилась музыка.