Девятый

Секира прижала руку к земле, другой топор отсек ее у локтя – кровью из дергавшегося обрубка меня забрызгало с ног до головы. Плевать на возможную радиацию – главное, что нож перестал резать наши тела и доспехи. Вторая рука, а теперь еще хруст и нога… обе ноги. Приседаю, хватаю свой топор. Рукоятка короткая – снизу даже в тесноте можно размахнуться. Бью раз за разом, пока голова не отделяется от тела.

Туловище все еще живет – его мерзко корежит, оно фонтанирует кровью. Но это уже агония – даже я понимаю, – и отхожу от тела. Одуревшие от пережитого кошмара мужчины продолжают колоть, рубить, резать. Мясницкий угар прекращает зычный крик:

– А ну стоять!

Оборачиваюсь – у стены былинным богатырем замер епископ. Будто на голову выше стал – вид грозный, глаза сверкают. Из одной руки свисает черная змея длинного кнута (так вот кто тварь на землю вернул), в другой поблескивает длинный узкий кинжал.

Странно, но все послушались. Такому требовательно-властному голосу трудно сопротивляться.

Расступились в стороны, не спуская глаз со все еще подрагивающего изрубленного туловища. Кто-то неистово крестится раскрытой ладонью, другие тихо бормочут молитвы, на земле, зажимая ладонями рассеченное горло, хрипит умирающий. А за стеной обыденно гудит лагерь – звенят крышки котлов; расправляясь с древесиной, собранной на дрова, стучат топоры; ржут лошади, кричит детвора, гомонят женщины. Никто ничего там еще не знает – стены пристройки надежно скрывают происходящее.

Замерли – стоим молча. Приятно видеть, что в шоке не только я. Хотя чего тут приятного – я-то как раз ожидал всякого, а эти люди собирались попить вина и перекусить. Облом получился эффектный…

Арисат шагнул вперед, к туловищу, присел. Сверкнул нож, лезвие с натугой погрузилось в подрагивающую плоть. В разрез полезла рука – от этой омерзительной картины к горлу вновь подступил комок.

Воин поднимается, поворачивается ко мне, протягивает руку. На раскрытой ладони – комок из фигурно закрученной проволоки, облепленный слизью, кровью и какими-то тонкими корешками.

– Черное сердце, – срывающимся голосом произносит Арисат.

– Господи, да я чуть в штаны не наделал! – охнул Цезер.

– А я наделал… – без стыда произносит ополченец, баюкающий подрезанную руку. Покосился на уже затихшего его коллегу – этот затих навсегда.

– Как вы догадались? – опять Арисат. Не уточняю, что он имел в виду, – и так понятно.

– Попугай… На нее шипел попугай…

– Да вроде не сильно и шипел – на меня, бывает, сильнее шипит, – удивляется Арисат и поспешно, чуть испуганно, добавляет: – Но я не опоганенный ведь! Просто не нравлюсь я птице!

– Да я тебя и не подозреваю. Зеленый, бывает, и на меня шикает, когда не в настроении. Но на нее он шипел всегда. Не сильно, недолго, но всегда, когда она проходила мимо. Шикнет – и с задумчивым видом затихает: будто видит, что с ней непорядок, но сомневается. Я проверил ее на похоронах Флориса – ходил вокруг толпы, когда все собрались. Попугай беспокоился, только когда приближались к ней.

– Так вы еще тогда про нее все поняли?! – поразился Арисат. – И все это время делали вид, что с ней все в порядке?! Господи всемогущий – да она ведь раны ваши штопала и кормила-поила! И при больном сидела! Как же вы это терпели?! Почему же сразу ее не прибили?!

– Убивать ее? Зачем?! Да ведь это удача, что она была с нами!

Подойдя к телу, нагнулся, выпрямился, положил на бочонок отрубленную голову.

– Арисат – взгляни на нее. Помнишь, я тогда, в Талле, говорил, что среди нас есть те, кто связаны с погаными? Кто все о нас рассказывает? Ты ведь не поверил, что такие могут среди вас оказаться. Теперь веришь?

– Теперь – да, как тут не поверить. Только не предавала нас Йена. Она… она хорошая была – честная. Опоганили ее тогда, по зиме, а мы не поняли этого… Наш промах… Сам не пойму, как такое получилось – никогда не видел подобного. Как же хитро все у них получилось… Это что получается?! Нападение на священника было задумано только ради нее?!

– Наверное… Удобно очень для погани. Все погибают, но остается красивая юная вдова. Она потрясена смертью мужа и друзей – становится тихой, молчаливой. Ее жалеют, и изменение характера объясняют пережитым потрясением. Отличные условия для внедрения к вам опоганенного. Сэр Флорис берет ее под свою опеку: она вхожа в его избу в любое время. Кормит и поит вас на всех пирушках, слышит все, что говорится на любых советах. Знаете, что король сейчас сил не жалеет, нанося удары по погани везде, где можно и нельзя? Потому вас и не раздавили сразу – терпели чужих в центре опоганенных земель. Знали, что беды от вас не будет – у вас же Йена есть, которая всегда присмотрит. Если что не так, то заранее предупредит. Не подумали, почему на вас напали, как только я появился? Нет?! Так я поясню: забеспокоились они, получив такие новости. Страж – это серьезно: мало ли, что у него на уме. Это с вами все ясно и понятно, а он неизвестно что учудит… И без меня бы начали давить, только позже – не может Кенгуд вечно на себя всех отвлекать.