Девятый Аркан

Я зашла за ширму и разделась догола. Заботливая женщина, она же художник по костюмам, успокаивала меня, как могла, комментируя каждое свое действие:

— Фенечка, сейчас на причинные места наклеем что-то типа пластыря, а на грудь наклейки, они сосочки твои закроют. Гришечке гульфик специальный наденут, что-то типа носочка, чтобы ты понимала.

— На что гульфик наденут? Прямо туда?

— Не переживай, тоненькую подушечку еще между вами проложим. Все будет хорошо.

Дальше ко мне пришла гримерша и обмазала тело тоном и пудрой.

— Это чтобы ты эстетично в кадре смотрелась, — пояснила она в конце.

— А без пудры не эстетично?

— Без пудры ты дома… а тут кино, это целый процесс.

Я накинула халат и вышла на середину площадки.

Григорий неистово отжимался от пола.

— Григорий, а зачем вы это делаете, вы же сейчас вспотеете и пахнуть будете, — забеспокоилась я.

— Так и надо, потом к мышцам кровь приливает, и они выглядят более сексуально.

— Начинаем сразу со сцены в постели, — сообщил Семен Петрович, — укладывайтесь, ребятки!

Я юркнула под тонкое лоскутное одеяло. Ко мне тут же занырнул Гриша.

— Ты в носочке? — поинтересовалась я.

— Зачем? Я носки первым делом снимаю, это так ужасно выглядит, и потом, что ты меня путаешь, в то время не было носков, портянки они носили.

— На причинном месте у тебя есть что-то? Мне обещали…

— Гульфик это называется. Да, на мне, не переживай.

— Что вы там все обсуждаете? — раздраженно сделал нам замечание режиссер. — Гриша, лезь на нее, начинай уже телодвижения.

Дальше все было, как в страшном сне. Гриша умелым движением снял с меня халат и оказался сверху. Я зло шептала ему в ухо, что мне обещали проложить между нами подушку. Он довольно скалился и отвечал:

— Все будет, милая, стоит только подождать.

Я не понимала, чего надо ждать, если он уже вовсю на мне скачет. Я слышала голос Семена Петровича, то о каком-то третьем софите, то о камере номер два, то о зуме на первой камере, ему отвечал Василий, что сейчас они все поправят. Затем Семен привязался к одеялу, оно решительно не нравилось ему в кадре. Какой-то мужчина подбежал, стянул с Григория одеяло и накрыл его другой тряпкой. Семен заорал, что она очень большая и он теперь ничего не видит. Барин в это время не переставал делать свое «грязное» дело. Я начала потеть и злиться. И уже была готова прекратить эту вакханалию, как услышала над самым своим ухом:

— Все, Гриш, этого хватит. Теперь оргазм.

Я подняла глаза и увидела нависающего над нами Семена Петровича.

«Интересно, почему он в кадре», — успела я задаться вопросом.

— Стоп. Замечательно. А теперь снимаем. Актеры с точки не сходят, Вася готов?

Вася тут же ответил:

— Всегда готов!

А девушка-хлопушка проорала:

— Сцена восемнадцать, кадр третий, дубль первый.

Гриша понесся. Я заорала.

— Фенечка, не усердствуй, помни, что тебе безразлично, ты вся уже в будущем, в моменте отмщения. Сбавь обороты.

Я скинула с себя «барина» и вскочила. Внутри меня все клокотало. Моему возмущению не было предела. Оказывается, первые десять минут моего позора были вовсе и не съемки, а репетиция.

— Семен Петрович, мы так не договаривались!

Григорий заботливо накинул на меня халат.

Я с большой благодарностью посмотрела на него, потому что в порыве своего негодования забыла, что совершенно голая.

— Ты хотела, без репетиций чтобы я снял? Так, милочка, не бывает. В кино прежде, чем снять дубль, актерам надо сцену эту порепетировать, операторам — примерить ракурсы, световикам — поправить свет.

Обессиленная, я села обратно на кровать, а Семен Петрович продолжил:

— Ты в кино человек новый, только это сейчас тебя и спасает, что я терплю твои выходки.

— Я… я… не могу. Простите, — лепетала я в ответ.

— Сможешь! Вася, тащи коньяк. Гриш, подвинься.

Семен Петрович сел с нами на кровать, Вася принес коньяк, и мы втроем выпили.

— Теперь дело полегче пойдет. Сейчас тебя стыд-то маленечко отпустит, и дальше снимать начнем, — успокаивал он меня, — это сложный процесс — правильный свет, хороший ракурс, каждое ваше с Гришей движение — все важно, ничего упустить нельзя. Чтобы создать качественную сцену в кино, требуется не десять минут, Фенечка! Понимаю, немногим это нравится, но контракт есть контракт. И если героиня должна заниматься сексом в кадре — значит, должна выкладываться по полной.

На этих словах я поняла, что все разговоры про «издержки профессии» — это именно об этом. Мне стало грустно и захотелось вернуться в свой отдел в банке.

— По местам, снимаем! — закричал Семен Петрович, я вздрогнула и полезла в кровать, Гриша, уже по-свойски, залез на меня сверху.

— Сцена восемнадцаь, кадр третий, дубль второй, — отчеканила девушка и ударила хлопушкой.

«Барин» опять стал неистово меня пользовать, я безвольно лежала.

— Хорошо, Феврония, дорогая ты моя! — хвалил меня режиссер.

Волосы мои разметались по подушке, а из глаз лились слезы.

— Вот-вот… гениально, Фенечка, но много не плачь, заканчивай, переходи в злое состояние… Гриша, ты тоже… только ты не в злое состояние, а просто заканчивай. Пошел на кульминацию! Пошел, я сказал! — орал во всю глотку режиссер.