Девятый час

Опустив голову, она снова потянула полы плаща. Сестре Жанне вспоминалась картина, которую она видела однажды то ли в зале суда, то ли на почте: на портрете был изображен каменнолицый генерал в снегу (может, Джордж Вашингтон?), он именно так кутался в плащ.

– Бога не перехитришь, – продолжала сестра Люси.

Сестра Жанна (с ведром в одной руке и шваброй другой, впервые за утро чувствуя, как холод забирается под распахнутый плащ) с чувством благодарности повернулась к женщине, которая, проходя мимо, произнесла: «Доброе утро, сестры». Женщина была молода и одета по погоде: поверх широкополой шляпы повязана темно-синяя шаль, еще одна наброшена на плечи. Перед собой она толкала коляску. На поднятом верхе коляски лежали небольшие снежные наносы, снегом были также присыпаны выпуклости черных перчаток. Даже несмотря на объемистое мужское пальто, было видно, что женщина беременна.

– Доброе утро, – с поклоном откликнулись монахини.

И сестра Жанна сделала шаг в строну, чтобы заглянуть в коляску. Она почувствовала, что сестра Люси тоже неохотно наклоняется посмотреть. Младенец был так закутан в шерстяную шотландку, что видны были только два безмятежных глаза, крошечный нос и черточка задумчиво поджатых губ.

– Какой хорошенький! – воскликнула сестра Жанна.

– Ему нравится снег, – откликнулась мать. У нее самой порозовели щеки.

– Смотрит, как он падает, а? – спросила сестра Жанна.

Сестра Люси даже улыбнулась. Это была лишь слабая, напряженная улыбка, но светлая и всесильная, учитывая, через какую стену гнева ей пришлось пробиться. Она осветила младенца и даже мать. А потом снежинки начали собираться в желтых ресницах сестры Люси, и она снова прищурилась.

– Муж хорошо с тобой обращается? – спросила она.

Сестра Жанна на секунду закрыла глаза. Кровь прилила к ее щекам. Молодая мать издала короткий удивленный смешок.

– Да, сестра. Очень даже.

Сестра Люси подняла руку без перчатки, сурово грозя красным артритным пальцем, и сестре Жанне снова вспомнился генерал Вашингтон (или, может, это был Наполеон?).

– У него хорошая работа?

– Да, – ответила молодая мать и встала прямее. – Он швейцар в «Отеле святого Франциска».

Сестра Люси кивнула, хотя ответ едва ли ее удовлетворил.

– Вы живете поблизости?

– Да, сестра. – Молодая мать качнула головой назад, указывая направление. – В триста четырнадцатом. С прошлой субботы.

После этих слов сестра Люси выставила палец, почти коснувшись груди женщины.

– Приходи ко мне, – велела она, – в любой момент. Если он тебя обидит.

– Он ко мне добр, – повторила со смехом молодая женщина.

– Мы из монастыря на Четвертой. Я – сестра Люси. – Она сжала кулак, потом потерла пальцами один о другой. – А это сестра Жанна. Приходи к нам, если надо будет.

Женщина изобразила намек на реверанс и явно собралась идти дальше.

– Обязательно. Доброго вам утра, сестры.

Она успела отойти всего на несколько футов, когда сестра Люси произнесла:

– Будь он к ней добр, позволил бы перевести дух, прежде чем заводить еще ребенка. – Она сморгнула снежинки, стремившиеся залепить ей глаза. – Мог бы подумать не о своем удовольствии, а о ее здоровье.

С сестрой Люси любая радость была сродни прогулке по краю пропасти.

Склонив голову, сестра Жанна с минуту изучала мыски их одинаковых ботинок. Несмотря на холодок, она все еще чувствовала, как горят ее щеки.

– Я, наверное, пойду в дом, – прошептала она и повернулась к лестнице.

– Я постараюсь оповестить! – крикнула ей вслед сестра Люси. – Поговорю с мистером Хеннесси, он всех железнодорожников знает. Но она так спешит, что много народу нам не собрать. Всего один вечер для прощания.

Сестра Жанна, не оборачиваясь, кивнула и продолжила подниматься. Она совсем забыла, что Бог в снегу вокруг, в холоде и в необъятном небе; она совсем забыла про радость от трудов будущего дня. Вместо этого она думала, как хорошо будет избавиться от сестры Люси.

В коридоре у лестницы полицейский и пожарный совещались с каким-то господином. Когда сестра проходила вестибюль, они разом повернулись и кивнули ей. Дверь в квартиру была приоткрыта, и она тихонько вошла. В совсем уже дневном, пусть и тусклом свете комната казалась красивее, чем вчера ночью – хотя бы потому, что теперь занавески на большом трехстворчатом окне были раздвинуты и от снега на улице тут стало веселее. В комнате все еще витал запах гари, но теперь к нему примешивался аммиачный запах чистящих средств – запах идущего своим чередом дня. Миновав гостиную, она очутилась в узком коридоре, где со стен смотрели портреты унылых крестьян, и увидела в крошечной кухне сестру Сен-Савуар. Прислонив швабру к двери, сестра Жанна отнесла ведро к столу, где сидела старая монахиня. Кухня была убрана и отмыта, и о прерванном ужине хозяйки дома напоминала лишь газета. Сейчас она была расстелена перед сестрой.

Сестра Жанна налила чай с молоком в чашку, которую достала из буфета, и поставила перед старой монахиней.

– Тут все еще ужасно холодно, сестра.

Та пододвинула к себе чашку поближе.