Девятый Дом

Возможно, нам хочется поскорее миновать «Книгу и змея», и кто нас осудит? В искусстве некромантии есть нечто неприглядное, и это естественное отвращение лишь усугубляется тем, как предпочитают подавать себя Книжники. Входя в их огромный мавзолей, сложно забыть о том, что входишь в дом мертвых. Но, возможно, лучше будет отказаться от страха и предубеждений и вместо этого поразмыслить над определенной красотой их девиза: Все меняется; ничто не исчезает. В действительности мертвецы редко восстают из своих роскошных гробниц. Нет, Книжников кормят сведения, добытые у сети мертвых информаторов, которая торгует всевозможными сплетнями и не нуждается в том, чтобы подслушивать у замочной скважины, ведь они могут просто незамеченными проходить сквозь стены.

Из «Жизни Леты: процедуры и протоколы Девятого Дома»

Сегодня ночью Бобби Вудвард выклянчил адрес заброшенного подпольного бара у обломка позвоночника, сломанной челюсти и клока волос. Никакое количество бурбона века джаза не заставит меня забыть это зрелище.

Дневник Батлера Романо времен Леты (Колледж Сэйбрук, 1965)

13

Прошлая осень

После вечеринки «Манускрипта» Дарлингтон проснулся с самым тяжелым похмельем в жизни. Алекс показала ему копию отправленного ею отчета. Детали она описала как можно более туманно, и, хотя ему хотелось быть человеком, требующим строго придерживаться правды, он был не уверен, что сможет смотреть в глаза декану Сэндоу, если станут известны подробности его унижения.

Он принял душ, приготовил Алекс завтрак и вызвал машину, чтобы их обоих отвезли назад в «Конуру» и он забрал свой мерседес. Он вернулся в «Черный вяз» в старой машине, и в голове его теснились смутные воспоминания о прошлой ночи. Он собрал тыквы вдоль подъездной дорожки и положил их в компостную кучу, разгреб граблями листву на задней лужайке. Работать было приятно. Дом внезапно показался ему пустым, каким не был долгое время.

Он мало кого приводил в «Черный вяз». Когда на первом курсе он пригласил посмотреть на него Мишель Аламеддин, та сказала: «Безумное место. Как думаешь, сколько оно стоит?» Он не знал, что ответить.

«Черный вяз» был старой мечтой, его романтические башни были возведены на состояние, сделанное на подошвах ботинок из вулканизированной резины. На нью-хейвенском заводе первого Дэниела Арлингтона, его пра-пра-прадеда, работало тридцать тысяч человек. Он скупал искусство и сомнительные раритеты, приобрел для отдыха «домик» в Нью-Гемпшире площадью шесть тысяч квадратных футов, раздавал индеек на День благодарения.

Трудные времена начались с нескольких пожаров на фабрике и завершились открытием производства отличной водостойкой кожи. Резиновые сапоги Арлингтона были прочными и легкими в изготовлении, но ужасно неудобными. В десять лет Дэнни нашел кучу таких сапог на чердаке «Черного вяза», заброшенными в угол словно за провинность. Он копался в них, пока не нашел подходящую пару и вытер с них пыль своей футболкой. Годы спустя, когда он впервые выпил эликсир Хирама и увидел своего первого Серого, бледного и выщелоченого, словно по-прежнему окутанного Покровом, он вспомнил эти пыльные сапоги.

Он хотел было проходить в этих сапогах весь день, топая по «Черному вязу» и возясь в саду, но выдержал всего час, после чего стащил их с себя и бросил назад в кучу. Теперь он ясно понимал, почему люди сразу ухватились за новый способ держать ноги сухими. Сапожная фабрика закрылась и пустовала много лет, как и фабрика Smoothie Girdle, заводы Винчестера и Ремингтона, Blake Brothers и Rooster Carriages до нее. С возрастом Дарлингтон понял, что так в Нью-Хейвене было всегда. Он пускал кровь промышленности, но, спотыкаясь, шел вперед, изможденный и анемичный, мимо коррумпированных мэров и слабоумных градостроителей, мимо бестолковых правительственных программ и оптимистичных, но недолговечных притоков капитала.

«Этот город, Дэнни», – любил повторять его дед, когда с горечью, а когда и нежно. Этот город.