Девятый Замок

— Ты что, дурак? — раздраженно спросил пришелец. — Ты любишь их? Они тебе дороги, эти черви Срединной усадьбы?

— Нет, конечно. Черви — не дороги.

— Это хорошо. Значит, просто красуешься.

— Не более, чем ты. Ты, кан Орвен, жаждешь падения в бездну, увлекая за собой весь мир, всё прекрасное и уродливое, что в нём есть. Я же стремлюсь наверх, к искристым горным снегам и вечному сиянию звёзд — на крыльях птиц, на упругих лапах зверей, в сердце великой песни ветра!

— Черви утянут тебя вниз, — покачал головой чужак.

Теперь уж никто не воскликнул — кого это ты, мол, червём назвал? Ибо рядом с ними многие из нас почувствовали свою беспредельную ничтожность. Потому что нет уж тех, кто танцевал с молниями в час зимней грозы…

— Прежде, чем вы начнёте, — предупредил Этер, — прошу вас, внесите задаток. Ибо мне думается, что вы теперь не остановитесь, а ваше колдовское умение велико. Не скрою, для меня большая честь, что такие достойные господа выбрали для поединка мой скромный трактир, но…

— Хо-хо! Ну, что я сказал?! — с горькой радостью воскликнул Унтах.

— Желаешь огня, герр Хольд? — лукаво усмехнулся Корд. — Желаешь потехи для своих гостей?

— Скажи "нет", — умоляюще прошептал Эльри.

— Да, — сказал Этер чужими губами. — Деньги заплачены.

Корд кивнул — и вскинул посох. Свет метнулся по изгибам резного ясеня, пламя свеч и лампады качнулось к нему, отблески на стёклах и в очах толпы зашевелились — а потом, повинуясь приказу, весь этот свет устремился в лицо свартальфа, выжигая тени. Темно стало в трактире, когда потоки грязного, тусклого золота пронзили насквозь тёмную фигуру, рассекая ледяное лицо и чёрное сердце. Боль исказила лицо, но ни звука не издал Унтах — только взмахнул клинком, обрубая потоки света, возвращая его свечам и лампаде, стёклам и глазам…

И поднял меч, сбирая тени под свою десницу.

Рухнула чёрная сталь — и тени взметнулись отовсюду, опутывая Корда. Чёрный кокон намертво спеленал его, пыльная паутина раскинулась по углам, и меченосец, повелитель теней, готовился выпить свою жертву до дна…

Друид ударил посохом оземь, вложив всю свою боль и тревогу. Трактир вздрогнул, пол заходил ходуном. Стены дрожали, с потолка сыпалась пыль. Земля тряслась, будто у корней гор срывалась с привязи древняя тварь, отвратный тролль, что желает сожрать солнце… Стонали вековые деревья, за рекой грохотали и рушились скалы, и я не знал, не упало ли небо. Стёкла в окнах брызнули прочь, рамы треснули и повылетали следом. Со стены сорвались полки с бутылями, грохнулась бочка пива. Страшный гул нарастал, разрывая голову. У музыкантов рвались струны. Сверху рухнула балка, кто-то коротко вскрикнул. По стене пошла трещина. И лопнула паутина, что душила друида. Тени безмолвно метались, кружили, сплетаясь в причудливые узоры — тёмный меч чародея больше не имел власти над ними.

Корд'аэн отнял посох от земли — и дрожь утихла.

А люди… люди медленно поползли к Этеру, которого чуть не придавило. На лицах — недобрые, мёртвые улыбки. Взоры дурно пахли. А в руке каждый сжимал монеты.

Толпой владело безумие. Ничего страшнее я ещё не видел. Опомнитесь, норинги. Куда же вы…

— Ставки не возвращаются, — с каменным лицом твердил трактирщик.

А народ уже не боялся смерти. Народ желал зрелища. Народ желал огня. Пусть и чужого, чадного, жадного. Слепого в своём стремительном гневе и голоде. Огонь калечит. Огонь убивает. Но мы всё равно суём туда пальцы. Суём ладони в гущу жара, в безумной надежде на тепло и ласку.

Лишь четверо оставались бесстрастны, словно деревянные изваяния: мы с Эльри да Гербольд со своим незадачливым помощником. Парень, судя по дикому взгляду, сошёл с ума.

С другой стороны, а как бы я сам чувствовал себя на его месте?

Надеюсь никогда этого не изведать…

…Они метнулись друг к другу, словно ловчие соколы. Прошли в полудюйме друг от друга. Их плащи схлестнулись в воздухе. Чёрный меч описал круг над головой Корда. Посох начертал кольцо над чужаком. Лампада-колесо сорвалась, и огонь заметался вокруг Унтаха. Стена белого пламени скрыла его. Но из разбитого окна рванулась молодая ночь и сомкнула волны над Корд'аэном. Ночь, полная звуков — крики птиц, шорох кустов, лисье тявканье, возня леммингов, уханье филина — и далекий волчий вой. Часть трактира просто исчезла, растворилась в той грозной волшебной ночи.

А кокон белого пламени кружил, разрастаясь, превращаясь в вихрь. Дымился деревянный пол, с потолка сыпались искры. От жара тлели столы. И мотыльки летели прочь от света…

Но я готов был поклясться — Унтах всё ещё там, внутри, и он всё ещё жив.

— Неужто он решился? — прошептал Эльри, с восхищением в голосе.

— Кто решился? На что? — спросил я.

— Да теперь уже не важно, кто именно, — отозвался Эльри. — Я уже видел похожую штуковину. От жара крошился камень, побелела земля, и, говорят, даже птицы теперь не пролетают над тем местом. Думается, нет нужды говорить, сколько было трупов.