Девятый Замок

А враги не обратили внимания на вошедших. Холодный северный ветер, дыхание равнин бога смерти, колыхал полы фиолетового плаща Унтаха, и трепетали во мраке крылья чудовищ, и вились знамёна над обречёнными городами… Унтах поднял меч, и темно стало в трактире. Свет потускнел, приугас. И раздался властный голос чужака:

— Покажи-ка монеты, которые ставили на нас. Не стесняйся, трактирщик!

Этер не постеснялся. Но, увидев монеты, ужаснулся.

Все они были черны.

И сочились жидкой грязью, похожей на смолу или дёготь.

И точно такая же грязь полезла вдруг из углов трактира, а точнее — из-за спины каждого, кто поставил хоть ломаный эйрир. Из глаз, из сердец, сквозь одежду и плоть сочилась призрачная густая гадость, словно пивная пена из бочки. Потоки мутной дряни затопили пол, лезли на потолок, сливаясь воедино. Огромная трёхстворчатая пасть на тягучей шее свисала с потолка, стремясь поглотить Корда.

— Смотри, друид! — говорил Унтах печально и торжественно. — То, о чем я говорил — чёрный огонь! Это не я, это они. Убить, отнять, сожрать — и заснуть на тысячу лет… Отнять не жизнь, не древо рода — им нужен огонь, жар родового очага…

Но ветер слабел, и тяжелел меч в руке Унтаха, и мерзкая пасть не спешила смыкаться над Корд'аэном. А тот стоял, как ни в чем не бывало, и прятал взор.

А потом шагнул вперед.

Серп сверкнул в его руке, взрезал ладонь, и брызнула кровь, превращаясь в огонь. Жидкая грязь пошла пузырями и опала, исчезла. Струя пламени ударила в лицо Унтаха, но старшая женщина отклонила огонь ладонью, а бородатый исполин сжал порезанную руку Корда, останавливая кровь.

Младшая же направила стрелу в грудь свартальфа. Стрела превратилась в цветок и вросла в плащ.

И закончился тот страшный бой…

А противники заметили новых гостей.

— О, привет, — бросил Корд бородачу и поклонился седовласой, — моё почтение.

Когда кланялся, у него хрустнула кисть: исполин всё ещё держал его, и держал крепко.

А свартальф поклонился юной лучнице и рассеянно пробормотал:

— Благодарю.

Та отстранённо улыбнулась в ответ.

Старшая же сдвинула капюшон, открывая лицо, однако не сняла совсем. Лёгкие морщины не старили госпожу, но подчеркивали её благородные черты лица, её неизречённую мудрость. Лицо её было исполнено покоя и мира, на сухих губах искрилась льдом отрешённая улыбка. Но взгляд был тёпл и сердечен.

— Думаю, — тихо молвила она, — между вами более не будет вражды. Лучше бы вам подать друг другу руки.

— Мне будет трудно это сделать, — заметил Корд.

— Пусти его, Кеарб.

Бородач нехотя повиновался, проворчал:

— Плетей бы обоим всыпать, да солью с уксусом натереть, герои зелёных земель, чтоб вас… Ещё и место нашли…

— А позволь спросить, — невежливо перебил Этер Хольд, — на что это ты намекаешь, достойный герр лофье?..

…Никогда не устану удивляться нашему трактирщику! Откуда он узнал, что эти поздние посетители — Лофьескор, Лундар, Лесные люди? Говорят, когда-то они жили и в наших краях — да только уже во времена Нори Большого Башмака мало кто этому верил. Лудны, лофье, скоге, — так их зовут у нас. Всякое говорят о них, и доброе, и не очень. Но все сходятся, что лофьескор — хранители леса, и коль скоро кто-то играет в их роще с огнивом, то мало удачи это ему принесёт. Я слыхал, Лесной Народ живет нынче где-то на Юге. И редко покидают они свои владения.

Что же толкнуло вас в дальний путь, хранители леса?..

— …и чем тебя не устраивает это место? — булькал Этер.

Наверное, не мог иначе выразить облегчение и радость…

— О, нетрудно сказать! — прогудел Кеарб. — Слишком уж много жертв для жертвенного костра! Слишком щедрое подношение!

— А вам, простите, что за дело? — поинтересовался Унтах. — С каких пор Лесной Народ обеспокоен судьбами краткоживущих хальков, чужаков, как вы их зовёте? Как вы зовёте всех вообще?..

— Что до меня, — сказал Кеарб, — то я полагаю, что пусть бы вы все сожрали друг друга. Да только мне слишком нравится окрестный лес, чтобы позволить вам сжечь его до корней, высушить живую зелень, отнять стол и кров у птиц и зверей. И так немало мест, где сотни лет ничего не вырастет в мёртвом прахе…

— А ведомо ли тебе, мой лесной друг, — прошипел Унтах, — что ложью оскверняют уста лишь рабы? Впрочем, быть может, ты и не лжёшь… Я понял тебя. И цели наши совпадают. Поверь, тут не случилось бы ничего… хм… непоправимого.

Затем учтиво обратился к Корду:

— Благодарствую за беседу, ардин Корд'аэн О'Флиннах.

— Взаимно, ардин Унтах, — они скрепили мир рукопожатием, и друид добавил, — я почёл бы за честь биться с тобой в одном строю.

— Вряд ли это суждено, — заметила пожилая скоге.

— Хе! Это и всё, что ли? — воскликнул Этер. — Значит, таки ничья?

— Тебе-то что? — спросил Эльри. — Ставки же не возвращаются?

— Нетрудно понять причину беспокойства доброго хозяина, — Унтах обвёл взглядом руины зала трактира. — Я хотел бы остановиться здесь на пару дней, ну, и заодно покрыть убытки…

И он швырнул Этеру тугой кошёль.

— Червонного золота где-то на тысячу ваших гульденов.

Потом снял с пальца красивый белый перстень с самоцветами и протянул Гербольду: