Девятый Замок

— Вот таким ты мне нравишься, — сказал я, тоже усмехнувшись, — кстати, это у тебя настоящий глаз?

— О да. Новый отрастил. Как ящерка хвост. Друид я или не друид?

— Ну уж если ты у нас друид, так поведай нам — будет война или нет? Сухари сушат загодя.

Несколько мгновений тишина висела над нами, давила, точно рунный камень на вершине кургана, холодного могильного холма, от которого пахнет тленом. Те мгновения врезались в моё сердце навсегда.

И это тоже был Девятый Замок. Его проклятый ветер. Запах его сокровищ.

* * *

А потом волшебник заговорил — устало, отрешённо, точно из-за грани миров:

— Не знаю, Снорри. Не знаю… Мы… они, Золотой Совет, не стали пить воду и песок, и это верно, ибо этого мало, ибо время это не только вода и песок, но и прорастающий ячмень, а уж на это они не способны! — презрение прорвало наконец усталость, и я увидел прежнего Корд'аэна, жёсткого и справедливого, и улыбнулся. — Я много рассказал на Совете, но далеко не всё. Войну не остановить, но теперь я понимаю, что это не самое худшее. Это испытание, через которое надобно пройти, сохранив то, что ещё не тронуто ни плесенью, ни омелой. В Час Рагнарёк сгинут герои и чудовища, но ведь останутся живы двое детей, и Бальдр выйдет из заключения в Хель. И тут-то им пригодятся золотые тэфли, и арфы, и песни.

— А совет, который дал тебе дракон? — спросил Дэор.

— Я думаю сделать, как он говорил, — кивнул Корд'аэн. — Но тут мне нужна ваша помощь. Твоя, Дэор, да и ваша, друзья мои. Всё только начинается. Не обязательно бродить по дорогам этого мира, чтобы замечать тех, у кого солнце восходит в глазах. Они могут жить рядом с вами, в соседнем дворе. Запоминайте их, и когда-нибудь я дам знак, и вы придёте на зов, и приведёте их. Но это большая тайна. Я не намерен посвящать в неё Золотой Совет. Как всегда, всё испортят.

— Ты уверен, что тех, о ком ты говоришь, много? — спросил я. — В Норгарде их почти не было.

— Но вас-то четверых я нашёл, верно? — усмехнулся Корд'аэн.

Если бы меня спросили, то я бы сказал, что меньше мне пришлись по нраву те слова, чем хотелось бы, и вовсе не такого ответа ждал я. Не радовала меня война, и никого не радовала, и я до последнего надеялся, что они… нет, что он, Корд'аэн О'Флиннах, сумеет её остановить. Но, видимо, у него не было другого ответа, и придётся нам ещё не раз выходить на поле тинга мечей. Потому что нас так мало в этом огромном мире.

* * *

— А что скажешь о себе, Асклинг? — я выпустил колечко дыма, чтобы не думать о словах Корда, хотя бы до утра.

— Как и раньше, — отвечал Асклинг. — Вожу путников в Лагендейле, коплю деньги. Хочу просить одного отца семейства вирфов из южных поселений отдать за меня его дочь. А как просить без своего угла и куска хлеба? Засмеют… Это только наш Дэор такой герой. Многие спрашивают, не родич ли я часом Гельмиру Гульденбарду. И так меня это достало, что аж бороду сбрил.

— Не жалеешь? — тихо спросил я. Зря, наверно. Сегодня, видно, духи мудрости оставили меня.

— Кого? Бороды-то? — фыркнул Аск.

— Думается, достойный сын Турлога намекал на твоё прежнее обличье, — ухмыльнулся Дэор.

— Нет.

Голос Асклинга стал наждачной шкурой — сухим и жёстким. Скребёт тихо — но до самой кости. В глазах его — ночь. Ночь, полная луны и мертвецов, ночь, исполненная ужаса, бессилия и обиды, ночь, когда сестра сожгла себя ради сестры, потому что следопыт Асклинг подвёл их. И неважно, что он не виновен. Его не пропустили к источнику, и пришлось гореть живьём…

Голос следопыта, тихий, жёсткий и сухой, звучал, и звучал — во мне.

— Весною я прибыл туда. К ограде Дувроса. Я помню, как трижды громко воззвал к священному древу. Трепет пронёся по кронам, колючий кустарник и густой плющ расползались с моего пути, тропинку выстлали листки акации, а по бокам тропы пламенели тюльпаны. Я помню, как дико дрожал, входя в живую крепость. Помню, как ласково журчал родник меж корней Великой Яблони, блики на глади озера, питаемого тем родником, и сияние — потаённое, глубинное, едва заметное в полдень, что охватывает Дуврос, это исполинское дерево, от самой земли до густой вершины. Я помню их — бардов, филидов, друидов, певцов, жриц, их длинные нарядные одежды. Их лица — мудрость и доброта, величие и бесконечное, родительское всетерпение, всепонимание. Я помню — старейшины, сиды, мужчина и женщина, рука об руку вышли ко мне. Жрица молвила:

— Он свободен от проклятия!

А жрец добавил:

— Отныне ты чист!

Я помню, как ярость всклокотала во мне, заставив прозреть. В гневе я плюнул в прекрасные лица волшебников и молча ушёл. Потому что моя "чистота" не стоит того огня, в котором горела Данна, а их уважение не стоит Девятого Замка. Но я не жалею, что ожил. Совсем не жалею.

И вновь комната погрузилась в безмолвие. Я задумчиво кивал, уставившись в синеву трубочного дыма. А что я мог сказать? Спросил — получай. Имеющий наглость спрашивать должен иметь мужество получать ответы. Если ответ шипит и кусает, не хнычь. Сцепи зубы и улыбайся. Всегда улыбайся.