Девятый Замок

И ударил в третий раз, кулаком в висок. Эгги шмякнулся, оглушённый, жалкий комочек страдания. Снорри не отказал себе в удовольствии разбить ему лицо пинком и наплевать в грязно-коричневое месиво. Потом поднял секиру Эльри и ушёл.

Люди приветствовали его громкими возгласами, улыбались, хлопали по плечам. Ещё вчера они гоготали, представляя, как Снорри подставляет зад своему гостю. Сын Турлога не держал на них зла. Он, как и его отец, пренебрегал мнением людей.

На душе у него было тепло и солнечно. Он зашагал домой, насвистывая весёлую песенку.

Он не видел, как Эльри озадаченно скрёб бороду, пытаясь понять, а не напрасно ли поведал о своем боевом прошлом этому парнишке?..

* * *

За тот бой Этер отдал Снорри четыре гульдена восемнадцать марок. На Юге то были жалкие деньги, но для Севера — целое богатство…

* * *

Эгги до самой весны не показывался на людях: отлёживался. Сплетен от него больше не слыхали.

Снорри и Эльри зауважали в городе. Пивовара — за то, что проучил сплетника и лгуна, бродягу — за то, что проявил великодушие, одолжив Эгги секиру. Правда, Снорри предпочел бы, чтоб народ уважал его из-за пива, а не из-за поломанных костей Эгги. Это досадное происшествие, впрочем, быстро забылось: близился славный праздник Йолль, середина зимы, самая длинная и тёмная ночь, так что вирфы работали, не покладая рук. Надо как можно больше начатых дел завершить в уходящем году!

Снорри переложил все заботы по хозяйству на своего единственного гюсмана, а сам варил пиво. В каждой большой усадьбе была своя пивоварня, да только, как гласит древняя мудрость, сколько не вари, а всё мало будет. Да и потом, пиво мастера и крепче, и вкуснее, чем у самой искусной хозяйки. Кроме того, у каждого уважающего себя мастера пиво обычно нескольких сортов. Снорри себя уважал.

Иногда ему казалось, что отец рядом, смотрит на сына с гордостью, советует, напоминает, что-то бурчит, напевает: "Хорошо быть пивоваром, добрым, толстым, в меру старым…" Отец казался счастливым. Его глаза сияли, хоть и грустным был тот свет. Снорри не часто видел его таким при жизни.

Эльри тоже сиял от радости. Снорри обнаружил это случайно, и его приятно удивила эта перемена. Эльри чувствовал, что нужен, что от него много зависит, что при этом никому не будет больно и плохо. Да, Эльри Бродяга был счастлив, и девушки бросали на него любопытные взоры, когда он бывал в городе. "Тот, кто счастлив, не бывает некрасивым", — как говорят мудрые…

Снорри тогда ещё подумал, что у Эльри и Турлога Рыжебородого немало общего. Они странным образом схожи. Его отец — и его гость… его друг.

Его единственный верный друг во всём Норгарде…

* * *

…До Йолля оставались считанные дни. Выпал снег, но мороза не было. Эльри дурачился: вылепил из снега подобие Эгги Ёкульсона и воткнул ему морковку в то место, где должен быть зад. Получилось не слишком похоже, но весело. Эльри был собою доволен.

Снорри хмыкнул:

— И ты туда же!

— Привыкай, рыжий, — ухмыльнулся бродяга. — Таковы шутки истинных воинов!

— С чего мне привыкать? — фыркнул Снорри. — Я в "истинные воины" не собираюсь!

— Ох, дружище, не зарекайся! — грустно улыбнулся Эльри. — Вы же зачем-то выставляете дозоры на стенах вашего борга?

— Так мы ж не… хм… воинствуем… Это обычай такой. Ладно, пусть его. Идём, бродяга, я должен тебе кое-что показать…

* * *

…Старый Балин одиноко чернел на берегу, посреди белой тишины. Только крона серебрилась, уходя в небо.

— Посмотри-ка, совсем седой старик, — сочувственно молвил Эльри. — И совсем один.

Снорри удивился:

— Это ты про дуб?

— А про кого ещё? — подал плечами Эльри. — Тут больше никого…

И осёкся.

На снегу виднелись следы, совсем свежие.

— Наверное, какая-нибудь сладкая парочка уединилась, — ухмыльнулся Снорри.

— Нет, — возразил бродяга чересчур серьёзно. — Это следы одного.

Стараясь не слишком громко скрипеть снегом под ногами, они подошли ближе и обогнули дуб.

Там, где обрывались следы, меж заснеженных корней, сидел двергин в простой одежде лесоруба, без шапки. Ветер трогал волосы — белые, как крона Балина. При том, что седой дверг отнюдь не выглядел стариком. Разве что — пожилым, да и то… Турлог был старше.

Седовласый не обращал внимания на пришедших. Он смотрел на дуб. Вполне осмысленно. Он разговаривал с древом. Без слов. Грустно улыбался, недоверчиво крутил головой… Потом вдруг замер, прислушиваясь, насторожился… наконец кивнул. Затем — поклонился, низко, до земли, снял с пальца кольцо и одел его на нижнюю ветку. Балин, казалось, погладил собеседника.

— Не держи обиды, Старик, — произнес тот навеки сломанным голосом. — Знаешь ведь, я больше не могу. Мне всё равно. Я ухожу. Теперь не много будет с меня проку…

Повернулся и заковылял прочь. На двух пришельцев даже не глянул. Его глаза вмиг помутнели, и Снорри вздрогнул: такими глазами глядел отец в последние свои годы…

— Это Ловар Ловарсон, — сказал сын Турлога. — Он, говорят, сошёл с ума от горя, когда умерла его дочь.

— Видал я и больших безумцев, — пожал плечами Эльри. — Ты что, его хотел показать?