Девичье поле

Бабушка улыбается ещё шире и целует внучку и ласково-ласково лепечет:

— Не болят, сялунья ты моя холёсая. Не болят. Отлицьные зюбы — не далём пятьдесят цельковых заплятиля.

Из дверей в столовую выглянула Лина:

— Ната, хочешь, дать тебе сейчас чаю, согреться, или прямо — через пять минут будем обедать?

— А чай есть, готовый?

— Кипяток на плите. Чрез минуту.

Бабушка вмешалась:

— Давай, Полинька, сколее цяю, цяю — детке соглеться надо. Надо. А потом и обедать сколее.

Наташа тоже подтвердила это сестре ласковым утвердительным взглядом и послала ей воздушный, одними губами, поцелуй.

— Замёлзля, а? Долёгой-то?.. Да ты как плиехаля-то?.. — допрашивала теперь бабушка Наташу. — Лёсядей-то не посылали…

— Мне так хотелось вас поскорее видеть, бабушка, что я пешком пришла, — серьёзным тоном сказала Наташа. А в глазах светится задорный огонёк насмешки.

Бабушка, во всем доверчивая, приняла было сначала её слова, как всегда, за чистую монету. Но догадалась и, уже и сама затаив ласковую насмешку, как играют с детьми, выразила своим певучим тоном скорее удивление, чем сомнение:

— Н-но!.. Натка, ты влёс?

— Правда, бабушка. Что, вы! Четыре-то версты. Да разве мы сто раз не хаживали пешком в город. Вам не дойти, а у нас ноги молодые.

Бабушка готова была и верить и не верить. И только покачивая головой, ласково смеясь, говорила:

— Влёс, Натка, влёс! По глазам визу, сто влёс. Озольница известная.

И она обнимала и целовала все ещё стоявшую перед ней на коленях Наташу, и слезы радости застилали глаза старухи: она сняла очки, положила их на стол, достала из кармана платок и, торопливо вытерев глаза, вытерла и очки, опять надела их и снова ласково-ласково смотрела на внучку. А Наташа тоже полным любви взглядом смотрела на бабушку и с милой усмешкой, точно с укоризной, покачивала головой и думала: «Как по писаному!» И, вдруг вскочив, она бурно обняла старуху и, засыпав её поцелуями, говорила:

— Ах, вы, бабуня моя хорошая! Милая, хорошая!

Тётя Анна Петровна вошла со словами:

— Наташа, мама зовёт тебя наверх посмотреть, все ли вещи внесли в твою комнату. Извозчика я уже рассчитала, он сейчас уезжает.

— Иду, иду! Бабусенька, до свидания пока. Бегу умыться.

А на дороге — Лина с чаем. Наташа взяла у неё из рук чашку и, поцеловав сестру в лоб, пошла, прихлёбывая горячий чай и причмокивая, к лестнице в мезонин.

II

За обедом.

Александра Петровна, в чёрном, строгом, точно монашеском платье, сидит на хозяйском месте, на конце стола; по правую руку от неё Наташа, за ней Лина, по левую — бабушка и Анна Петровна. Ни Анна Петровна, ни Лина не сняли и к обеду своих красивых ситцевых передников с нагрудниками, как привыкли ходить дома, за работой, в течение всего дня.

— Господи, какой суп! Какой суп! — восклицает Наташа и с аппетитом, и точно торопясь, глотает ложку за ложкой янтарный картофельный суп. — В целом мире нет такого супа как на мызе Гурьевых «Девичье поле»!

Бабушка, заслушавшись, чуть не проносит ложку мимо рта и, вся радостная, глядит на внучку:

— Н-но?.. Плявда, Натка?

Наташа, отправляя в рот хороший кусок мягкого, свежего ржаного хлеба, отвечает тоном глубокого убеждения:

— Самая что ни на есть святая правда, бабушка.

Любовно смотрит на Наташу мать и, берясь за разливательную ложку, спрашивает:

— Ещё?

С полным ртом, Наташа отвечает ей только кивком головы и благодарным, улыбающимся взглядом — и подставляет тарелку. И, глотнув опять несколько ложек горячего супа, она в восторге потряхивает головой и весело, одобрительно ухает:

— У-у-ух!.. Ощущаю радость бытия!

— Ну вот погоди, — говорит Александра Петровна, — на Рождестве мы тебя ещё супом с гусиными потрохами угостим.

— Вот чудесно! — восторженно откликается Наташа.

— Как заль, Натка, стё ты только на пляздник плиехала; позиля бы у нас подольсе, — сказала бабушка.

— Ой, бабушка, я и так долго! До праздника целых девять дней, да все Святки. Ещё и вам надоем и сама соскучиться успею.

— Нам-то не надоес, а лязве вот тебе-то с нами-то надоест, — сказала немного огорчённым тоном бабушка и добавила: — Да на Святках-то весело будет: гости будут, плиедут и Надя, и Оля, и лебятиски из Петелбулга, Зенька с Володей.

— Ну да, бабушка, знаю, знаю: к детям приедут и ещё дети, начнутся святочные игры, ёлка, — все это очень мило, весело, прелестно, но… но…

По лицу Наташи пробежала лёгкая тень как бы мелькнувшего перед ней призрака скуки, и она с немного иронической улыбкой, резко меняя свой восторженный тон на скучающий, сказала;

— Все это так знакомо-перезнакомо, так пригляделось, все эти празднования праздников.

— Разве тебе, как художнице, не интересны такие впечатления? — вставила своё замечание Анна Петровна.

Наташа просто, задушевно ответила:

— Нет, тётя.

— Так что же интересно? — с лёгким оттенком уязвлённого самолюбия спросила Анна Петровна.