Они друг в друга падали — будто в водус высокой скалы — зажмурившись, сгоряча;жизнь раскачивали, как палубу парохода:мирились и ссорились вдребезги по мелочам…Консьержки крестились, слушая, как кричалаона, каждый раз его выгоняя в ночькак будто бы навсегда:— Убирайся! Прочь!А назавтра уже все начиналось сначала.Выходила квартира окнами на залив,и с балкона они кидали косточки сливв прохожих — любовь безнаказанна, молода –расшалились в ванной, соседей внизу заливоднажды, и после, порядком всех разозлив,они наконец-то съехали, без стыда,их со скандалом выселили тогда…И в отчётах его шеф находил ошибки,раздражался частенько на отсутствующие улыбки,на весь его мечтательно-томный вид,шефу всё казалось, что он язвитподобным образом:— Знаете, против вас личноничего не имею, я вашим трудом недоволен…(но счастливым таким быть попросту неприлично)Несколько мягких намёков, и он уволен.Ну а что ему? Подумаешь! Разве горе?Ведь они как прежде падали будто в моредруг в друга; не уставая, они любили…Брали в прокате модные автомобили,часто недобро подшучивали и грубили,они смеялись — и делали это всласть…А что там болтают смурные дяди и тети:— Безобразие!— Наглость!— Как вы себя ведете?Наплевать. Неудачников бесит чужая страсть.И день проживали они как последний из дней,любовь не бывает неправой, и ей видней.Тратили деньги. Теряли старых друзей.На виду целовались: завидуй, мол, нам, глазей…---А когда всё это закончилось вдруг, пустотаосталась в том месте — как вырезаный квадрат –чёрный, бездонный, болезненный — просто такуже не замазать, не выжечь, не отодрать.И он, уходя, с каждым новым лестничным маршемпонимал всё яснее, что это — системный сбой…И теперь он снова станет самим собой –почти таким же. Только немного старше.