Девичья башня

Через некоторое время они оказались у крепостных ворот, благополучно миновали их и оказались за пределами стен. Прямо перед ними был морской порт, при виде которого у Али сразу возникли неприятные ассоциации. Не сговариваясь, друзья взяли правее и шли до тех пор, пока не оказались в виду других крепостных ворот, именуемых Сальянскими. Они остановились, не доходя до них. Расположились у прибрежных камней. Была середина ноября, и купальный сезон давно уже закончился. Но светило яркое солнце и они, долго не раздумывая, разделись и бросились в прохладные воды Каспийского моря.

– Всю жизнь мечтал жить у моря, – сказал, стуча зубами Али, когда они стали выходить их воды.

– Чего же не жил, вот оно море, не так уж и далеко от Табриза. Я бы тоже жил, да в наших краях моря нет.

– Да, как-то не сложилось. Все думал, успею.

– Ну вот, мечта твоя сбылась, – заметил Егор.

– Это верно, – согласился Али, – я как-то еще не успел осознать этого факта. С корабля да в тюрягу. Да и сейчас мы на нелегальном положении. И что с нами будет дальше, одному творцу известно. По-хорошему, нам не следует возвращаться, а лучше отправиться отсюда, куда глаза глядят.

– Позволю себе заметить, – сказал Егор, – что у меня там жена осталась. Рабыней, конечно можно пожертвовать, хотя я бы не стал. Ибо такие красотки на дороге валяются. Почему бы тебе не жениться на ней…

– Не надо об этом, – остановил его Али, – я больше не собираюсь жениться.

– А я бы еще одну жену взял, да с одной хлопот хватает, при нашем-то образе жизни.

– Я смотрю, ты во вкус вошел, может быть, тебе стоит принять ислам, тогда ты с полным правом сможешь взять себе еще трех жен, а?

– Жена меня давно к этому склоняет, – сказал Егор, – но там же надо делать обрезание, а на это я никак не соглашусь.

– Ты это серьезно, про ислам?

– Нет, я шучу. Беседу поддерживаю.

Недалеко от них мальчишки удили рыбу. Друзья, одевшись, присоединились к ним, выпросили удочку, дав парню взамен мелкую монету.

– Хорошо бы поесть чего-нибудь, – сказал Егор.

– Только давай договоримся, – ответил Али, – больше никакого вина.

– Ладно, – согласился Егор, – эй, парень, – обратился он к мальчику, – хочешь еще одну монету заработать. Сбегай, купи чего-нибудь поесть. Только имей в виду, если ты не вернешься, я тебя найду и самого съем.

В крепость вернулись перед самым закрытием ворот. В Баку темнеет рано. В опускающихся на город сумерках, они добрались до Егоркиного квартала. Долго стояли в начале улицы, прошлись несколько раз мимо дома, и не заметив ничего подозрительного, вошли внутрь.

– Была бы здесь Сара, – сказал Али, – сейчас бы чаем угостила. Удивительно, она везде умудряется чай приготовить, даже на море.

– Вот видишь, – укоризненно заметил Егор, – а ты ее совсем не ценишь. Девушки с такими привычками на дороге не валяются. Но у меня здесь где-то вино оставалось.

– Нет, – твердо сказал Али, – никакого вина.

– Ладно, я просто спросил, хозяин обязан предложить угощение. Тогда спим, утро вечера мудренее. Спокойной ночи.

– Очень на это надеюсь, – отозвался Али.

Константинополь

Мы оставили Ладу за занятием и времяпровождением совсем непривычным для нее. Она пела в церковном хоре. Именно так. Девушка пела в церковном хоре. Однако через месяц, другой это однообразное занятие ей тоже наскучило. Ее деятельная натура могла находиться в бездействии только тогда, когда все происходящее вокруг подчинялось ее воле, и в любой момент могло быть приведено в действие. Здесь же она находилась в добровольной зависимости от других людей, пусть даже благодушно настроенных по отношению к ней. Церковный хор состоял из послушниц из ближайшего женского монастыря. Одна Лада была женщиной светской. Этот факт вызывал у ее товарок живейший интерес. При каждом перерыве или другом удобном случае они торопились расспросить ее о том, что происходит за пределами церковных стен. Но короткие и односложные ответы Лады вызывали у них разочарование. Послушницам казалось, что Лада просто пренебрегает ими и не удостаивает разговором. Постепенно о ней поползли слухи, один другого невероятнее. Как-то раз аббат позвал ее к себе, вернее отвел ее в сторону, ибо католическим священникам не к лицу уединятся с молодой женщиной, если между ними нет перегородки.

– Дочь моя, – сказал он ей, – верно ли то, что говорят о тебе послушницы.

На столь неопределенный вопрос Лада ответила следующее:

– Святой отец, мне было бы самой любопытно узнать, что говорят обо мне Христовы невесты.

Ответ несколько смутил аббат, не привыкшего к подобной смелости. Он вздохнул и спросил:

– Дочь моя, верно ли то, что ты отравила своего мужа и теперь замаливаешь грехи.

– Моего мужа убила святая инквизиция, – ответила Лада, – а я не виновата ни в чем таком, чтобы молить Бога об отпущении грехов.

Аббат от испуга побагровел, сделал страшные глаза и замахал руками:

– Замолчи, – сказал он громким шепотом, – и никогда, слышишь, никогда не произноси вслух этих слов. То есть вообще не произноси.

Помолчав несколько, аббат неожиданно спросил: