Девичья башня

– А не желаешь ли ты, дочь моя, принять постриг и уйти от суеты мирской жизни?

– Нет, – коротко ответила Лада.

Несколько задетый этим резким и категоричным ответом, аббат спросил:

– А может быть, ты желаешь исповедаться?

– Ни в коем случае, – с веселой злостью ответила Лада.

– Ступай, дочь моя, – сказал задетый аббат.

Лада вернулась на хоры и на любопытный кивок соседки слева сказала:

– Интересно, какая сволочь придумала, что я отравила своего мужа?

Крепкое ругательство, произнесенное в стенах храма, повергло соседку в благоговейный ужас. Она покраснела и, схватив Ладу за руку, сказала:

– Клянусь, это не я. Я тебя люблю, как родную. Мы же землячки.

Соседка была болгаркой.

– Ладно, – сказала Лада, высвободив руку.

Она не любила фамильярностей.

После этого Лада и вовсе стала тяготиться службой в храме. Она стала подумывать над тем, чтобы прекратить ее под благовидным предлогом. Приближался какой-то церковный праздник. Лада не сильна была в датах и житиях святых. Но помнила, что после службы весь хор должен последовать в летнюю царскую резиденцию и исполнить там несколько литургий для высших чинов светской и духовной власти. Будет присутствовать вся царская семья, генералы, митрополит, игумены, анагносты и другие. Лада поняла, что любопытство не позволит ей отказаться от удовольствия побывать на царском приеме. А уж после этого она объявит о своем решении уйти из хора. В назначенный день хор в количестве тридцати послушниц сразу после церковной службы усадили в высокие крытые арбы и повезли во дворец. Их разместили в закрытой душной комнате и держали взаперти более двух часов. Монашки, которые с утра ничего не ели был голодны, некоторым от спертого воздуха стало дурно. Лада подступилась с вопросом к аббату. Но тот ответил, что здесь его слово ничего не значит и посоветовал проявить смирение и благоразумие.

– Почему нас так долго не зовут, – не унималась Лада, – что там сейчас происходит?

– Они сейчас трапезничают, а потом позовут нас.

– Что, – возмутилась Лада, – трапезничают?!

Величавый и важный аббат здесь во дворце выглядел маленьким и жалким. Она подошла к дверям и стала стучать, не реагируя на испуганные возгласы приора.

– В чем дело? – спросили из-за закрытой двери.

– Немедленно откройте, – крикнула Лада.

Дверь открылась, и караульный солдат выслушал требования монашек. Дело обстояло именно так, поскольку справедливые речи Лады нашли живой отклик в душах обычно смиренных послушниц, и по тому, как они сгрудились за спиной Лады, было видно, что они едины.

– Я передам начальству, – пообещал страж.

– Поторопись, – предупредила его Лада, – ибо через пятнадцать минут мы разнесем эту дверь к чертовой матери и уберемся отсюда.

При словах «чертовой матери» аббат схватился за голову, говоря: «Господи Иисусе, прости эту грешницу». Караульный передал начальнику караула, тот начальнику дворцовой гвардии, а тот доложил стратегу. Последний как раз находился на праздничной трапезе, из-за которой и разгорелся скандал. Гнев, отразившейся на лице стратега, не ускользнул от внимания митрополита Мефодия, напротив которого сидел стратег. Он поинтересовался причиной перемены настроения последнего:

– Какая-то неурядица в войсках? – спросил он.

– Нет, ваше преосвященство. Это ваша паства бунтует, послушницы монастыря, которые должны петь после трапезы. Они не желают ждать ее окончания. Выдвинули ультиматум – либо их должны пригласить за стол, либо они сейчас вынесут двери и уйдут к чертовой матери, прошу прощенья за то, что повторяю эти слова. И соответственно, концерта не будет. Ни хоралов, ни литургий. Что будем делать, пригласить их или арестовать?

– За что же арестовывать? – удивился митрополит.

– Ну, статью мы подберем, – сказал стратег, – так что будем делать?

– Не знаю, – ответил митрополит, – я должен доложить начальству, посоветоваться.

Митрополит подошел к патриарху, тот, выслушав, нахмурился и пожал плечами. Их разговор не ускользнул от внимания царя. После недолгого обмена мнениями было решено позвать церковный хор за стол. В трапезную вынесли дополнительный стол и лавки. Тридцать монашек, одна другой моложе и прекрасней, оказались в благородном собрании и вызвали нездоровое волнение.

– Склонившись к стратегу, митрополит спросил:

– Кто у них зачинщик, можно узнать?

– Я уже выяснил, – ответил стратег, – вот та, что в центре.

И поймав его плотоядный взгляд, подумал: «Ах ты, старый пес, а как же умерщвление плоти».

– Недурна девица, – нимало не смущаясь, сказал митрополит, – и чего ее понесло в монашки?

Аббат, стоявший за спиной его с видом побитой собаки, рискнул вмешаться, чтобы умилостивить митрополита, ибо знал, что выходка церковного хора так просто ему с рук не сойдет.

– Она не монашка, ваше святейшество, – сказал он, – она родственница одного нашего служителя церкви. Поет в хоре по собственному почину. Она не так давно потеряла мужа, и вероятно, таким образом, оплакивает его. Правда, ходят слухи, что она сама же и отравила его, но я этому не верю.