Девичья команда. Невыдуманные рассказы

— Умная, — повторяли солдаты, — все понимает, только говорить не может.

Валя смотрела в живые, преданные глаза Шарика, улыбалась:

— Пока не говорит, но я его и говорить научу. После войны, когда времени будет побольше.

Она не собиралась расставаться с Шариком и после войны. Конечно, девушек демобилизуют, вернутся солдаты к семьям, да и собаки, наверное, станут в армии не нужны. Возьмет Валя своего Шарика и поедет с ним домой…

Девичью команду снова перебросили к Ленинграду. Фронт уходил все дальше, в Прибалтику, а вокруг города еще оставалось множество минных полей, широкие полосы начиненной смертью земли охватывали его со всех сторон.

Мины, пролежавшие три-четыре года в земле, не стали безобиднее, наоборот, чем больше действовали на них погода и время, тем большей опасностью грозили они тем, кто к ним прикоснется.

Разные были мины на этих полях. Во время блокады пришлось пользоваться всякими материалами, которые находились под руками. Не хватало стали, и оболочки мин изготовляли часто из сырых досок или из фанеры. Называли эти мины «гробиками» не только потому, что они напоминали своей формой гроб. Их снаряжали гризутином за неимением тола. А гризутин — один из видов динамита — взрывался очень легко, особенно если его прихватывало легким морозом.

Такие мины оказались на участке, который разминировала Валя. Она работала одна, Шарик остался в части — на разведанном поле он был не нужен. Уже много было выставлено флажков, они обозначали найденные мины, которые следовало подорвать в конце дня. Валя в очередной раз воткнула щуп в землю. Он вошел почти свободно, лишь чуть зацепившись за что-то. Металлический стержень проткнул насквозь сгнившую деревянную оболочку противотанковой мины, но внимательная и опытная Валя все-таки почувствовала это легкое царапанье и поняла: там может быть взрывчатка.

Решила проверить подозрительное место. Нагнулась и стала снимать ножом дерн. Она делала это осторожно и аккуратно, только гризутин в мине стал очень уж чувствительным. Хватило едва заметного сотрясения, чтобы он взорвался. Взрыв был сильный — мину ведь рассчитали не для человека, а для танка, покрытого стальной броней…

Валю похоронили в родном городе, на воинском кладбище в Московском районе. Глотая слезы, девушки дали салют над свежей могилой, они клялись, что никогда не забудут подругу.

Шарика на кладбище не было. Он не видел Валю мертвой, сидел в вольере, но вел себя беспокойно, как никогда. Его просто было не узнать. Шарик метался по узкому огороженному пространству, тревожно лаял или горестно подвывал, словно плакал. Может быть, он скучал, а может, чувствовал, что произошло несчастье…

МИШКА-СМЕРТНИК

По правде говоря, кличка Мишка-Смертник собаке совершенно не шла. Собака была веселая и живая, немножечко неуклюжая и порой дурашливая, как щенок. Она и в самом деле не далеко ушла от щенячьего возраста — попала в часть, когда ей было года полтора, не больше. Но в списках она значилась под двойным именем: Мишка-Смертник — и этим отличалась от всех других Мишек.

— За что так мрачно прозвали эту веселую животину? — часто спрашивали Мишкину хозяйку Валю Глазунову.

— Тут целая история… Ольгу Дмитриевну Кошкину спросить надо. Она так прозвала, — отвечала девушка. Потом добавляла, видимо движимая чувством справедливости: — Он и правда был смертником. Ольга Дмитриевна его от смерти увела.

Мишку доставили в часть с Большой земли. Весной 1943 года по новой железной дороге, проложенной вдоль Ладожского озера в узком, отбитом у врага коридоре, отправилась из Ленинграда за собаками небольшая команда «ремонтеров». В блокированном Ленинграде ни одной собаки уже давно нельзя было найти, а батальону, готовившему четвероногих для миннорозыскной службы, их нужно было много. В командировку поехали офицер Штиглиц и сержант Кошкина — старые, опытные собаководы. Задача, казавшаяся очень простой в Ленинграде, доставила им на Большой земле много хлопот. Штиглиц и Кошкина побывали в разных городах, деревнях и поселках Ленинградской, Вологодской и Кировской областей. Везде их встречали хорошо, хотя и несколько удивленно: «Люди на войну идут, это понятно, а собаки зачем?» Но после короткого разговора охотно брались помочь. Солдатские жены приводили собак сами и отказывались от всякого возмещения.

— Хозяин наш охотник был, — объясняла одна женщина, приведшая небольшую, но умную и хорошо выдрессированную лайку, — с псом ходил белковать. Огурчик, бывало, ни одной белки не упустит. Нет уж у нас хозяина, фашист убил. Пускай теперь Огурчик идет на войну, может, и будет от него польза. Охотиться у нас теперь некому.