Девичий паровозик 1912г (СИ)

-Господи! Я работаю учительницей в церковно-приходской школе для девушек Новодевичьего Монастыря. У меня малолетняя дочка, недавно отняла от груди, сейчас сидит с няней. Кто бы знал, на что вы меня толкаете.

-Вы считаете поговорить о любви это недостойное занятие…

- Par le chemin de Micha.… тут речь не об этом.

-Ну, ваши ученицы из церковно-приходской школы не увидят и не узнают, что с того.

-А муж?

-А муж и тем более.

-Мы с вами как заговорщики разговариваем.

-Давайте тогда шепотом,- пошутил я, снижая голос.

-И все-таки нет, мой дорогой Миша. Понимаю все умом. А вот душа противится.

-Потому что ничего не было. … Я уверен… вас отдали замуж без любви…

-Без любви,… без любви…Вы же ничего не знаете мой дорогой. Если бы только можно было все изменить. … Нет что уж там. Лучше не начинать этот разговор вовсе.

Она замолчала в волнении, подошла к проему купе, приоткрыла дверь и тут же плотно захлопнула, очевидно, убедившись, что никто не подслушивает.

-Ничего вы не знаете.

-Мне и знать нечего.

Я встал, подошел к ней, и смело взял ее за руки. Она взглянула на меня снизу вверх.

-У меня это на лице написано?!!! … Что я страдаю, и у меня не было в жизни настоящей любви?

-Смотрю в ваши грустные глаза. А в них тоска беспросветная, робость и послушание.

-Это от Бога.

-Нет. Это от отчаяния. Не верите вы ни во что. Просто плывете по течению. Все за вас решают. Везде флажки красные. Туда нельзя, туда не ходи.

-Вот вы говорите Миша, душа сопротивляется, а умом понимаю, что вы правы. Так и есть. Что я по большому счету видела? Да ничего! Вяжу, вышиваю, прислуживаю за мужем и сильно хочу ему понравиться, даже когда мне это противно. Даже когда мы с ним вместе, брачное ложе делим, мне больше противно, чем хорошо.

-И выхода нет?

-La sortie je ne vois pas.[1]

Я крепче сжал ее руки. Она не противилась. Лицо ее оказалось близко. Я прижался к ее горячей щеке.

-Говорите, Маша. Говорите. Я слушаю.

-О чем?

-Так просто. Мне все равно лишь бы слышать ваш голос.

-Все что мы делаем это подло.

-Я знаю.

-А от чего вы не освободите мои руки?

-Вы этого хотите?

-Я сама не знаю что хочу.

Я взял ее за подбородок и повернул к себе. Она слегка приоткрыла рот и закрыла глаза. Я коснулся ее воспаленно сухих губ. Она вздрогнула, но не отстранилась. Я целовал ее долго упрямо, пока ее губы немножко не распухли, а дыхание не стало горячим и прерывистым. Наконец она усилием воли легонько оттолкнула меня, и сев в угол заплакала.

-О чем вы плачете? Зачем вы плачете?

-Я ничего не могу. Это насилие надо мной. Это все пошло. Пошло! Да! И другого слова я не нахожу. Если вы хоть чуть-чуть уважаете меня, вы сейчас же должны уйти. Слышите. Я не могу вас выгнать. Вы сами это должны сделать. Прошу вас. Заклинаю всем святым!

Я подошел. Опустился на колени. Поцеловал ей руки и каждый пальчик в отдельности. Встал. Поклонился и вышел в коридор.

Проводник уже зажег тусклые фонари в конце и начале вагона. Желтые пятна света, не столько освещали его, сколько давали направление движения. Я зашел к себе и стал смотреть в окно. Скоро должен был начаться Лахтинский разлив. И, правда поезд замедлил скорость и совсем медленно вполз на 200-метровый свайный мост, который располагался параллельно Лахтинской дамбе. Сколько я не смотрел в ночь, ее не было видно, только угадывалось что-то большое и темное, что надвигалось и надвигалось на тебя, но никак не могло поглотить.

Скоро Сестрорецк. Я собрал свои немногочисленные пожитки, сложил их в желтый саквояж и присел на дорожку на краешек полки. Мыслей никаких не приходило в голову. Просто было все безразлично и пусто, как будто я находился в квартире, из которой вынесли абсолютно все вещи и даже вынули окна и двери. Сквозняк гулял в пустых комнатах, шевелил листами газет и журналов, откидывал засаленную старую занавеску из дешевого ситца, и только где-то по привычке слышалась песнь сверчка. Он один не понял, что дом покинут.

Паровоз было набравший привычную скорость, вдруг сбросил тягловое усилие, и колеса по рельсам застучали все реже и реже. Раздался громкий приветственный гудок, и он тут же задохнулся сиплым басом.

Поплыли станционные огни, мутным желтым светом заливая купе.

-Ну, вот и все!- Сказал я, поднимаясь, оглядывая второпях еще раз купе и пытаясь не скользить глазами по тонкой переборке, которая отделяла меня от девушки. Там было необычно тихо. Я нарочито громко щелкнул замком и хлопнул дверью, выходя в коридор. В ответ тишина. Я совсем медленно, как старик, шаркая, поплелся на выход и уже почти вышел, как позади себя услышал робкий щелчок и скрип открываемой двери. Я остановился, боясь обернуться. Наконец совсем рядом у уха почувствовал горячее дыхание и громкий взволнованный шепот.

-Вы не зашли!?

-Зачем?

-Попрощаться

-Зачем,- повторил я опять.

-Пра-а-авда за-а-чем,- сказала она, в задумчивости растягивая слова.

-Так глупо.

-Ведь, правда. Так будет лучше вам и мне, - неуверенно промолвила она.

-На счет вас не знаю,… а мне, …а мне… ну как-то ….,- растерялся я.

-Так мы с вами и не сыграли в вашу игру на откровенность, с грустной улыбкой в голосе сказала Маша.