Девичий родник

— Гам! — промолвил он, — ты прав, это не без причины. Не вынуждай меня говорить, не возобновляй моих страданий.

— Неизлечимых ран нет! Ничто не скрыто от взоров гама. Я вижу ты любишь. Откройся.

— Что из моих откровений? Мои раны неизлечимы.

Главный евнух долго говорил, плакал, но не хотел открыть, кто причина его страданий.

Наконец, уступив моим настояниям, он заговорил о красавице, перешедшей вместе с гаремом прежнего хагана к Окабаю.

— Как–то после трапезы Окабай решил взглянуть на новый гарем. Более чем среди тысячи девушек одна приковала к себе его внимание. Окабай остановился и, словно в бреду, протянув руку, хотел взять девушку за подбородок. Девушка отпрянула. От ярости кровь ударила в лицо Окабаю. Но чувство, испытанное им при сопротивлении, превратило гнев в любовь.

Вечером он потребовал девушку к себе. Я приготовил воду для омовения и новые блестящие одежды. Девушка отклонила мои заботы. Я настаивал, но напрасно. Несмотря на повторные требования хагана, она не явилась.

Я думал, что вопрос разрешит секира палача, но ярость хагана неожиданно перешла в милость, вдобавок он прислал девушке букет цветов и массу золотых украшений.

Но девушка не приняла их.

44

Главный евнух умолк. Положив под язык немного «насу»49, он принялся созерцать звездное небо.

Сплюнув через некоторое время «нас», он продолжал:

— За тридцать лет предо мной прошли тысячи девушек, но такой я не встречал. С тех пор ее лик преследует меня. Где б я ни был, куда бы не пошел он предо мной. И сейчас, любуясь луной, я вижу ее. Она прячется меж звезд и порой выглядывает оттуда и вновь прячется, словно играя мной. Словно смеясь надо мной. Почему? Не знаю…

Каждое утро, когда она с прислужницами отправляется к реке, я сопровождаю ее. С тысячей милых уловок, кокетливо она раздевается, плещется и выходит из воды… Сердце мое трепещет и замирает. Дыхание захватывает. И я пред этим властным чувством бессилен, как камень, на котором сижу.

Не заставляй же меня говорить, о гам! Мы самые жалкие из всех творений…

— Ага, и у несчастных есть право на жизнь! — прервал я его.

— А в действительности?

— Но выживают лишь сильные и этому виной мы сами.

— Что мы можем сделать?

— Мы можем восстать против насилия.

— Возможно, из твоего возмущения что–либо и выйдет. А из моего?

— Ты думаешь, что ничего не получится?

— Нет, потому что на небесах мое исцеление. Разве может изменить течение жизни возмущение лишенного естественного вида, кастрированного человека.

— Незачем на небесах искать разрешения вопроса. Подобно тому, как горести человека находятся на земле, и исцеление недалеко. Счастье человека в его собственных руках. Он будет жить так, как сам захочет. Но для этого все обездоленные и несчастные должны соединиться и быть готовыми к любым жертвам.

— Гам, слова твои справедливы. Порой такие мысли приходят в голову и мне. При виде чужих страданий я забываю свои. Почему, когда одни пользуются в избытке всеми благами, другие лишены самого малого? — думаю я.

Интересуясь жизнью гарема, я, чтоб направить разговор на эту тему, спросил:

— А в гаремах много несчастных?

— О гам, гарем это скопище страданий. Как может не страдать девушка лишь раз иль два раза в год брошенная на ложе любви? Подобно мне, до утра они изнывают от тоски и страданий. В гаремах сотни девушек не смыкают до утра глаз. Они мечутся в путах бессчастья.

— Кто причина их бед?

Оглянувшись по сторонам, он замялся и, проглотив слова, не ответил.

— Это одно лицо, — ответил я сам себе, взглянув на евнуха.

Евнух в ответ кивнул головой.

— Кто виноват в гибели тысяч людей на войне?

— Хаган, — сказал евнух, загоревшись.

— Следовательно, иль счастье тысяч, иль хаган?

— Вопрос не только в нем. Не Окабай — будут другие.

— Надо отказаться от хаганов.

— И тогда?

— Тогда — сам народ, общий труд и общее счастье.

45

Мои слова открывали пред евнухом новые горизонты. Он все чаще и чаще встречался со мной и, познакомившись с моими мыслями, проникся новым духом.

Мы старались распространить свои взгляды среди женщин гарема, среди рабов. Эти вечно страдающие, подверженные мучениям, угнетенные властью мученики всецело присоединились к нам и спрашивали о путях выхода.

И средь войска, изнуренного болезнями, нам открылось широкое поле деятельности, мы всячески старались использовать это обстоятельство.

Мы пригласили к себе старого воина, все сыновья которого погибли на войне. При помощи евнуха мне удалось подготовить этого человека. Познакомив его со всеми своими мыслями, мы послали его в войска. Мы внушали всем, что единственное спасение от бед и болезней — кровь хаганов и полководцев. Наши слова производили громадное впечатление на дикарей.

Почва для восстания была подготовлена. Чтоб не упустить момента, мы стали совещаться с главным еенухом.

— Убийство хагана я принимаю на себя! — начал главный евнух.

— Ты будешь действовать лично иль через другое лицо?

— Через другое лицо!

— Я б хотел видеть этого человека.

Евнух задумался.

— Хорошо, — сказал он. — Хочешь, он придет сюда завтра вечером?

— Лучше в полночь.

— Хорошо.

— Есть у тебя планы в отношении начальников?

— Есть!