Девилз-Крик

– Он позаботится об остальном.

Она шагнула к кругу разума и начала раздеваться, обнажив серию темных татуировок на плечах и вдоль позвоночника. Это были те же очищающие руны, которые украшали пол, отмечали четыре части круга, и они же вскоре должны были украсить ее надгробие.

Тайлер попытался отвести взгляд, но понял, что не может. Несмотря на все ее изъяны, морщины, обвисшую кожу и темные возрастные пятна, в его глазах она была прекрасна. Имоджин собрала длинные серебристые волосы в пучок и застенчиво улыбнулась ему. Двадцать лет назад этот взгляд заставил бы его вспыхнуть огнем. Даже сейчас в сердце прошла искра, но в этой старой развалюхе почти не осталось топлива.

– Когда я войду в круг, – сказала Имоджин, – то уже не смогу выйти. Граница будет опечатана. Что бы ни случилось, не пытайся вытащить меня отсюда.

Он кивнул, хотя и не без колебаний. Она рассказала ему обо всем, что нужно сделать для подготовки, но не сообщила, что произойдет во время самого ритуала. Он понятия не имел, чего ожидать. И как бы сильно ему ни хотелось убежать в ужасе, он обнаружил, что ему любопытно то, чему он станет свидетелем.

– Тайлер, – резко произнесла она. – Я серьезно. Не нарушай печать.

– Не буду.

Имоджин кивнула, сделала вдох и шагнула в центр круга.

Стефани улыбнулась.

– У Бабули Тремли были татуировки?

– Да, – ответил профессор Бут. – Несколько, вдоль всей спины. Она ждала, когда он переедет.

Джек с ухмылкой покачал головой.

– Раньше она постоянно говорила о том, что тело человека является его храмом.

Стефани подняла руку, демонстрируя этнический рисунок, выколотый вокруг запястья.

– Нет ничего плохого в прославлении твоего храма, Джеки.

– Верно, – сказал профессор. – В ее случае это были дополнительные меры предосторожности. Она верила, что очищающий ритуал сработает, но ей нужно было продемонстрировать свою убежденность. Татуировки были лишь началом. Она постилась три дня. Полное очищение тела, в том числе от лекарств. Она была бойцом. Представить не могу, какую боль она испытывала. Рак уже выедал ее изнутри. Она думала, что может скрыть это от меня, но я знал. Видел, как она стискивала зубы, когда двигалась. Слышал, как втягивает в себя воздух, чтобы сдержать боль. – Старик снова потянулся за фляжкой, но остановился, вспомнив, что она пуста. Вместо этого, чтобы не нервничать, сплел пальцы. – Представить не могу, какую боль она пережила, когда все начало происходить по-настоящему.

Тайлер сидел у подножия подвальной лестницы и наблюдал за медитированием Имоджин. Он догадывался, что именно это она делает, сидя в центре круга, скрестив ноги, наклонившись вперед и раскачиваясь. Пламя свечей колебалось в такт ее движениям, и на какое-то время Тайлер стал дышать с такой же частотой, как она, следя, как вздымается и опадает ее грудь.

Снаружи солнце пересекло небо, а пение птиц постепенно сменилось стрекотом сверчков в меркнущем свете дня. Тайлер дважды поднимался наверх, чтобы опорожнить мочевой пузырь, и всякий раз, когда возвращался, видел Имоджин в прежнем сидячем положении. Она продолжала раскачиваться, глубоко дыша. С каждым разом тени становились все длиннее, сдерживаемые мерцанием свечей и сиянием, исходящим от идола.

Лишь на рассвете она заговорила, другим голосом и на другом языке.

Здесь в своем пересказе профессор потерпел неудачу, не сумев воспроизвести произнесенные ею слова, и преуспел лишь в описании звуков, исходивших из ее горла: гортанный гул в такт дыханию, сопровождаемому неприятным хрипом, как бывает при легочном застое. Глубокий клокочущий звук разносился волнами, усиливаясь по мере того, как она раскачивалась на месте. Пламя свечей, пульсируя в такт хриплому голосу, вспыхнуло максимально ярко, когда она выплюнула из легких комок черной земли. Тот стек по стене, образовав лужицу.