Девилз-Крик

Тайлер поднялся на ноги, желая вырвать ее из круга, но от страха не мог пошевелиться. Свечи потускнели, их пламя стало медленно гаснуть из-за притока воздуха, но он не видел, откуда дует ветер. Когда их свет померк, лазурное сияния идола заполнило помещение, окутав все дымкой. Едкий прогорклый смрад земли и навоза наполнил комнату, вытеснив запах благовония и ударив в ноздри с такой силой, что Тайлер едва сдержал тошноту.

Имоджин ахнула, поперхнувшись, когда внезапная боль охватила тело. Пронизываемая страшными судорогами, она задрожала, обхватив себя руками. Ее обнаженная спина выгнулась, кожа туго натянулась на костях, татуировки на плечах и вдоль позвоночника закровоточили. По спине заструились черные ручьи, собираясь в лужу на полу, растекающуюся до внешней границы круга.

Из круга, нарисованного на стене, исходило красное свечение, смешиваясь с синей дымкой, источаемой идолом, наполняя комнату жутким светом. Тайлер прислонился спиной к стене, сопротивляясь нахлынувшим ощущениям, и в беспомощном ужасе наблюдал, как его дорогая подруга, его любовь, его сокровище, подвергается воздействию вызванной ею же космической силы.

Имоджин вскрикнула от боли, когда ее тело оторвалось от пола и поднялось в воздух, подобно кукле, с безвольно повисшими по бокам руками. В круге у нее под ногами собирались в лужу темные ручьи крови, просачиваясь через трещины в фундамент.

Тайлер хотел подбежать к ней, освободить от невидимого пленителя, но появившийся из стены кошмар заставил его прирасти к месту. Нарисованный круг принялся крутиться вокруг своей оси, словно запирающий механизм; при этом красное свечение становилось все ярче, одолевая дымку, испускаемую идолом. Круг вращался, с каждым витком погружаясь в стену, прокладывая себе путь в невероятное пространство, из которого с потоком спертого воздуха вырвался коллективный вздох.

– Боже мой, – прошептал Тайлер, поднося ко рту трясущуюся руку, чтобы подавить крик. Из отверстия на него глядела вселенная – космос, полный глаз, сфокусированных на обнаженной королеве, левитирующей перед ними. Из портала вырвался приглушенный шум голосов, в основном говоривших на том же языке, что и Имоджин во время медитации.

В каждом утробном звуке слышалось столкновение космических тел, рождение и смерть планет, превращение звезд в новые, образование черных дыр неизмеримой массы. Звуки, льющиеся из разлома, представляли собой неотфильтрованную, неопределимую и мучительно хаотичную вселенную. Там не было ни порядка, ни воздуха, которым можно дышать, ни времени, в котором можно думать. Была лишь суть человеческого существования, внезапно крохотная по сравнению с великим масштабом всего остального, но удостоившаяся аудиенции у чего-то более древнего, более мудрого.

Чего-то беспристрастного.

Чего-то ползающего по вселенской паутине, дергающего за нити судьбы, когда ему было угодно.

В предсмертные мгновения Имоджин подняла голову, чтобы посмотреть в бесконечность.

– Очисти эту безымянную душу, что внутри меня, и даруй мне жизнь за пределами жизни! – Резкая вибрация пронзила воздух, сотрясая дом до самого фундамента, потолочные балки протестующе застонали. Красный свет померк, и Имоджин, облегченно вздохнув, произнесла свои последние слова: – Какая я вверху, такой буду и внизу.

3

Джек сидел, скрестив руки, и слушал, как слова профессора переходят в рыдания. Он хотел разозлиться, чувствовал, что имеет на то полное право, но также испытывал такую глубокую печаль, что, слушая плач старика, сам не смог сдержать слез. «Он любил ее, – подумал Джек. – Бабуля Джини всегда умела проникнуть в сердце».

Но такой истории от ее возлюбленного он не ожидал. Даже после того, как он всю жизнь мучился кошмарами, даже после выводов, к которым пришел со Стефани и Райли накануне вечером, он не ожидал услышать об этой другой стороне своей бабушки. Он даже не злился на нее за скрытность – вовсе нет. Больше его поражало то, что ей удавалось утаивать такое все это время, но даже в этом случае он не был удивлен.

Пока Стефани утешала старика, Джек поднялся наверх и собрал свои вещи. Чак удивленно выгнул бровь, когда Джек положил на стол записную книжку Имоджин.

– Что это?

– Помнишь ключ, который она оставила для меня? Он отпирал ее старое бюро, стоящее наверху. В нем было это. – Джек придвинул к нему записную книжку.

Чак открыл ее, прочел надпись на первой странице.

– Значит… она вела альбом для вырезок? Про нас и про то, что случилось? Я не…

– Там было еще вот это. – Джек поставил в центр стола усмехающегося идола.

Лицо у Чака вытянулось и побледнело. Он отодвинул свой стул и вскочил.

– Твою ж мать! Он не настоящий. Он… Он мне снился. Я его придумал. Он… Нет, мужик. Не может быть. – Чак попятился, пока не уперся в стену, едва не уронив фотографию в рамке с покойным дедом Джека. Идол, чьи пустые черные глазницы источали голубое свечение, молча сидел и ухмылялся, словно ребенок, которому известен некий страшный секрет.