Девочка Давида

Я отползла на безопасное расстояние, не сводя взгляда с моего зверя. Совсем не ручного. Вот совсем.

Если раньше он ласку дарил, то сейчас в край огрубел. Меня своей собственностью до сих пор считает, хотя от него — и весточку ждать не приходилось.

— Ты занята. Мной, — отчеканил Давид, — в последний раз повторяю. Слушай и запоминай. Я никого не трахал. Даже если бы хотел, не сделал бы этого. Нож в спину не хотел получить. Достаточно мне одной психованной.

Я скрыла улыбку, отвернувшись.

У нас всякое бывало. Я винила Давида в смерти своих родителей, мечтала наказать его — жестоко, страшно. Беспощадно.

А теперь у нас двое детей, и я научилась жить без родителей. Тяжело, но научилась.

Прогнулся матрас, и я вздрогнула. Вспомнила о своей участи.

Когда я повернулась, Давид уже рядом был. Коленями матрас прогибал и приближался подобно хищнику. Я таким его никогда не видела. Разве что после тюрьмы — тогда он тоже был голоден по женской ласке.

Вены вздулись. И на лбу, и на руках. Взгляд тяжелый, многое переживший. Наверняка пульс зашкаливал, на лбу появилась капелька пота.

— Я тебя совсем не знаю, — признаюсь честно, — ты вернулся другим.

Давид тянется ко мне руками.

Ему все равно, знаю я его или нет.

Ему надо взять.

Удовлетворить.

А я для него до сих пор жена, несмотря на бумаги и махинации Эльдара.

Жена по природе.

— А кого ты знаешь? Слуцкого? — интересуется опасно.

Мне страшно смотреть на Давида.

Взгляд расфокусирован — в тумане все наверняка. Но жесткие пальцы уверенно снимают с меня водолазку, оставляя на мне только молочного цвета лифчик.

Взгляд дикий, животный. Но его руки умело расстегивают пуговицу на моих джинсах. Обтягивающих. Я видела, как он смотрел на меня весь вечер. Жадно и тяжело.

— Чего молчишь, Жасмин?

Мне нечего ответить.

За окнами очень темно. Я хочу попросить закрыть шторы, потому что рядом много высоток, а в номере горит свет.

Давид делает это сам, потому что ревнивый. Не хочет, чтобы кто-то увидел, как он будет трахать меня. И раздевать.

— Почему ты говоришь о Слуцком? — шепчу безвольно, когда он возвращается на кровать и продолжает раздевать меня.

Понимаю, что не смогу помешать. Даже если накрою его руки своими и попробую остановить, он все равно снимет с меня чертовы штаны, раздвинет ноги и…

— Ты изменяла мне?

Давид рванул мои джинсы в разные стороны. Ширинка затрещала и, поддавшись силе, сломалась. Он стянул с меня джинсы, заставив откинуться на спину. Грудь колыхалась от тяжелого дыхания. Я прикрылась — мне не нравился его вопрос.

— Разве тебе не все равно? — говорю на свой страх и риск, — тебя не было год, и я…

— Он тебя трахал?! — рычит, повышая тон.

Я вздрогнула. Хотела отодвинуться, но тяжелые руки в бедра вцепились и не позволили. Я поморщилась, наверняка останутся следы.

— Это все, что волнует тебя? Даже вопрос звучит эгоистично! Не трахал ли кто-то твою женщину?!

— Я задал вопрос, — недобрый хрип.

Я тихо вскрикнула. Давид порвал трусы, приподнял меня как пушинку и сдернул оставшееся белье.

И в губы впился нещадно, желая наказать меня за опасную игру, которую я со зверем вела.

— Презерватив нужен? — хрипит, жадно лаская мое тело. Грудь, шею, ягодицы.

— Я пью таблетки. Для здоровья. В этот раз не забываю…

— Охрененно.

Я думала, Давид будет раздеваться. Думала, у меня будет время. Переосмыслить, принять, покориться.

Но все произошло в считанные секунды. Звук расстегиваемой ширинки, грубые руки понуждают широко раздвинуть ноги, пальцы ласкают между ног, чтобы убедиться в моей готовности принять его.

Физической готовности, но не моральной. Это был животный секс, не более.

Давид усмехается мне в ухо. Я слышу, как изгибаются его губы.

Я хочу его. Противиться глупо.

Но еще я боюсь. И совершенно не готова. Морально.

Но Давид не слушает. Приспускает брюки и входит в меня. Собственнически, жадно, в порыве. И безумно тяжело.

Я охаю, сжимая его бедра своими. В глазах темнеет от мощного заполнения. От остроты чувств. От шока.

Я всхлипываю от эмоций.

Их много.

Неразличимых, новых.

Долгая разлука, это была безумно долгая разлука.

— Никто… никого у меня не было, — выдыхаю, как только могу снова глотать воздух.

— Я знаю, — сквозь зубы, тяжело, надсадно. Ему приходится замедлиться, потому что иначе не выходит. Ему приходится обуздывать свою жажду, чтобы не было больно.

Давид больше ничего не говорит. Он не здесь словно. В глазах нет ясности, до него не достучаться.

Он внутри меня. Автоматически трахает меня. Автоматически овладевает. Делает движения, в которых нет ласки. Не до нее сейчас, как бы я не молила о нежности.

Все заканчивается быстро. Давид кусает мои губы, шею и кончает в меня. Не спрашивая. Не прося разрешения. Это не тот мужчина, что спрашивает. Для него нет запретов.

Я смотрю в потолок, тяжело дышу и знаю наверняка, что ночь не закончилась. Это только ее начало. Быстрое удовлетворение, чтобы не разорвать меня в клочья от желания. Чтобы потом снова быть ласковым зверем.

Когда Давид выходит из меня, мы встречаемся взглядом. Мой — сумасшедший, испуганный, его — дикий, обузданный. Давид возвращался. Ненадолго.