Девочка и пёс

— Но потом милосердный король Сайтоны, Ленишан Благословенный, приказал прекратить резню, ибо людям, даже таким подлым как дэфоры, всё же можно найти лучшее применение. Теперь из всех пленённых выбирали каждого третьего, а потом каждого пятого, для показательных пыток и казней. А остальных отправляли на рудники, каменоломни и плантации. Меня выбрали, когда уже отбирали каждого пятого. Не повезло мне, — Хишен усмехнулся, — хотя думаю сайтонский капрал специально поставил меня 15-ым, я плевал в его рожу при каждом удобном случае. Наказаниями вероотступников у них занималось Святое воинство, монастырские задроты, не знавшие в жизни ни вина, ни женщин и окончательно обезумевшие от тоски и церковных служб. Меня пытал "святой воин" по имени Гамрилон. У него были черные зубы и гниющий нос, да к тому же он был хромой. Так что вымещать злобу ему было за что. — Хишен снова усмехнулся. — Но по части пыток он был мастер. Я изведал и дыбу, и каменных пауков, и "дамский сапог", и "ведьмин гребень", и "шершавый перст", и "веселый стул", но особенно мне запомнился "поцелуй дьявола". Это когда раскаленными щипцами палач вырывает или выкручивает из тебя куски плоти. Вот видишь, — он указал на белесые звездообразные сгустки застаревших шрамов на груди и руках. — Я орал так, Старый, что мне казалось каменный мешок, где меня пытали, развалится на части, из горла и носа шла кровь и болело так словно по горлу прошлись наждачкой. Мне вообще часто думается, что я тогда всё же умер. Я несколько раз отрубался, а когда приходил в себя, то видел жуткую рожу Гамрилона и был уверен что я в аду. А иногда Гамрилон уставал от пыточных дел и благодушно так поучал нас, мол, зря вы, дэфоры, рыпались. Молча и терпеливо сносили бы все страдания, сейчас по-прежнему тихонько прозябали бы в своей славной Тесалии. А то вот взяли и затеяли бунт, нехорошо это, нехорошо. А страдания это наоборот очень даже хорошо. Страданиями, мол, душа совершенствуется и человек духовно преображается. Так что, Старый, дивись на меня, духовно преображенного человека с совершенной душой. Правда сдается мне этот хромоногий гнилой сайтонец ошибался и страдания калечат людей и превращают их в уродов.

— Как же ты вырвался от них? — Тихо спросил Ронберг.

— Глупый Гамрилон, перевозя меня и еще нескольких дэфоров в очередной город для представлений, столкнулся с бароном Глубой и повздорил с ним. Барон был пьян и недолго думая расколол Гамрилону башку, ну а люди барона заодно уж на всякий случай прирезали и всех остальных гамрилоновских прихвостней, а нас взяли с собой.

В комнате повисла тишина. Ронберга не слишком потрясли повадки святых воинов Сайтоны, за свою жизнь он видел немало человеческой жестокости и свыкся с ней. Но мысль о том, что жуткий грозный повелитель Гроанбурга один из несчастных дэфоров всё же несколько ошеломила его.

Хишен встряхнулся и сел прямо.

— Ну так что с этой треклятой псиной? Решили вопрос?

Ронберг, обрадовавшись что можно переменить тему, обстоятельно и охотно рассказал о всех перипетиях борьбы с демоническим псом, о всех домыслах и предложенных способах уничтожения на сходке бриодов, с особым удовольствием о своей отважной беседе с чудовищем и о том как он, Ронберг, сумел убедить монстра покинуть город. И почти победно завершил рассказ сообщением, что повозка уже на площади и как только он выйдет из Цитадели то сразу же прикажет грузить присмиревшую псину на колёса и вон из города. Ронберг был доволен собой, хоть он никак не выпячивал свои заслуги в этом деле, по всему и так выходило, что он лично добился самого лучшего и бескровного решения.

Но к своему ужасу он услышал:

— Точно, закопать!

Хишен пришел в восторг от этой идей, о которой в своем рассказе для пущей живости упомянул Ронберг.

— Закопать эту сучью морду в землю на десять метров. Сверху камней накидать и пусть он там гниет хоть тысячу лет. А сверху сортир поставить, ха-ха! Лично буду ходить туда и срать ему на голову. — Дальше Хишен перешел почти на сплошной мат.