Девочка и рябина

— Родилась мысль! — Воевода отстранил его, ворвался в комнату и начал с грохотом отталкивать стол к стене. Радостно подскочил к Караванову, потрясая руками: — Мы же не так трактовали Лешего! Мы делали его как настоящего лешего из русских сказок! А в сказках он всегда отрицательный тип! Пугало! Страшилище! Одно слово — леший! А в пьесе он благородный! И каким поэтическим языком говорит:

Ты, знать, забыла, что тоска не может,
Не смеет быть сильнее красоты!

— А? Чуете? — кого-то уличал Воевода. — А мы… — и он сильно, как по доске, застучал по лбу пальцем. И вдруг забегал. — Это же философ! Поэт леса! Он царственно величав. А мы делали его каким-то изогнутым, почти на четвереньках! Безумие! К черту! Весь рисунок другой — и внутренний, и внешний. Роман Сергеевич, голубчик, давай-ка пройдем пару монологов — проверим! А то я не засну!

Караванов засмеялся, надел пальто и ночные туфли.

— Алеша, посуфлируй, — Воевода сунул Северову пьесу. Забрал у Караванова спички, закурил, спрятал их в свой карман.

Караванов задумался, гордо откинул голову. Воевода, не замечая, так же откинул голову. Караванов прищурился, широко повел рукой:

Взгляни вокруг — какой повсюду праздник!

Воевода шевелил губами, повторяя слова и жесты за Каравановым:

Лесная роза убралась в кораллы.

…Монолог кончился.

— Ну, что? — торжествующе закричал Воевода, сел верхом на стул, спинкой вперед. — Теперь единство между содержанием и формой! Поэт! Философ! Как, Алеша? Правильно?

Северов кивнул.

Воевода только сейчас разглядел Караванова как следует и рассмеялся:

— Царь! Поэт!

Тот стоял в трусах, в туфлях и в зимнем огромном пальто.

— Черти! Спать не даете!

— Идем, Алеша, к тебе! — Воевода выскочил из комнаты и заговорил на весь коридор: — Ты понимаешь, какая ошибка у тебя? Ты в конце разводишь мне мелодраму…

Ножа не было…

Юлиньку «вводили» в старый спектакль «Трактирщица». Роль Мирандолины у нее уже была играна.

После дневной репетиции побежала в больницу.

Доктор Арефьев скорее походил на борца-тяжеловеса. Большая, совершенно лысая голова поражала буграми черепа. На носу росли волосики, они золотились на солнце. Руки у него такие здоровенные, что люди удивлялись: как он обращается с детьми? Но Юлинька знала: дети обожают его.

— Будьте покойны, мамаша, мальчик ваш становится уже румяным! — Арефьев глядел на нее поверх очков. — Парень — первый сорт. Скоро выпишем!

— Спасибо вам, доктор! — Юлинька даже молитвенно сложила перед грудью ладони.

— Вот видите, я вас обрадовал, а вы, мадам, однажды испугали меня! — доктор сделал строгое лицо.

— Я? Когда же? — удивилась Юлинька.

— Ну, как же! Смотрю: на палубе корабля у огромного орудия, среди бесшабашных моряков, появляется этакая девушка и называет себя комиссаром! Фу ты, ну ты, ножки гнуты!

Юлинька засмеялась.

— А вы не смейтесь! Я было — за шапку! В жизни ложь невыносима, а в искусстве — преступна!

— Значит, я… не понравилась вам? — огорчилась Юлинька.

— В первую секунду. Не поверил как-то. А потом и не заметил, как забрали вы меня в руки. Да-а, — он медленно и откровенно осмотрел ее с головы до ног, — сила не в мускулах, а вот здесь, — он постучал себя по шишковатому лбу, — и вот здесь, — потыкал в грудь. — Мысль и чувство! Превосходный спектакль! И своевременный! Небось слыхали, какой Ниагарский водопад вранья обрушили на нас джентльмены за границей? Из-за Венгрии!

Разговаривали долго. Арефьев смотрел все спектакли, знал всех актеров и судил довольно строго. Некоторые спектакли ему не нравились.

— У узбеков есть поговорка: «Подкрашивая бровь, не выдави глаз». Так вот, во многих спектаклях вы, подкрашивая жизнь, выдавливали ей прекрасные глаза.

Не нравились ему и плохие актеры:

— Они во всех ролях одинаковы!

Юлинька вспомнила о Северове. Идя домой, все думала о нем: способный же он человек, а вот действительно не находит красок для характеров.

Дома она поставила на плитку картошку, обед готовить было уже некогда: скоро идти на спектакль. Помогла Сане решить задачку.

Когда пришел Северов, Юлинька сидела с Саней за столом. Из большой кастрюли извергались клубы пара, стояла тарелка с соленой капустой и тарелка с крупными ломтями хлеба. Смеясь и обжигая пальцы, чистили картошку, ели ее с таким аппетитом, что Алеша даже слюнки сглотнул.

— Мы — туристы! Мы на привале! У костра! В дремучем лесу! — сообщил Саня.

— Садись, Алеша! — пригласила Юлинька.

— С удовольствием. У костра — с удовольствием! — Алеша сел к столу. — А это, братцы, подарок от нас всех… — Он развязал пакет, звякнули и сверкнули коньки. — Вот это — ага, это большие! — Сане! Поменьше — Боцману!

Саня сразу же сел на пол прилаживать к конькам веревки. Северов закурил и крепко потер виски. Сегодня он получил деньги за чтение по радио и немножко выпил. Его переполняла любовь ко всему белому свету. Казалось, что теперь он все поймет и во всем разберется.

— Ах, вояки, вояки! — проговорил он.

— Кто? — удивилась Юлинька.