Девочка и сигарета

Девчонка меня заложила! Я угодил в ловушку… Только я же ничего плохого не делал; просто выкурил сигарету. Меня вдруг прошиб пот. В этот момент мне надо было бы точно изложить все, что произошло, но необъяснимый стыд удержал меня. Не хватало еще выставлять себя нашкодившим мальчишкой. Даже и упоминать о сигарете не стоит; у девчонки нет доказательств. Я глубоко вздохнул, чтобы успокоиться и пустился в объяснения:

— Послушай, все очень просто: да, вчера вечером после заседания я пошел в туалет. Да, туда вошла девочка, потому что я неплотно задвинул задвижку. Да, я ее выгнал и запер дверь. Если все здание заполонено детьми, такое может произойти, не правда ли? Ничего особенного не случилось, тут и говорить не о чем.

Начальница Отдела кадров не теряла дружелюбия, но убедить ее мне явно не удалось. Она секунду помолчала, прежде чем спросить:

— А можно узнать, что ты делал в туалете?

Что за дикий вопрос? Я с ухмылкой пожал плечами:

— То, что обычно делают в туалете.

— Малышка говорит, что ты выбросил в окно сигарету. И еще она утверждает, что ты ей угрожал.

Полицейский профессионализм допроса не соответствовал смехотворной ничтожности происшествия. Как я и опасался, меня обвиняли в курении. Проще было бы признаться. Но мне показалось унизительным описывать, как я сидел на унитазе с сигаретой в зубах и отверткой в руках. Я выдвинул неопровержимый аргумент:

— Ну ты же знаешь, что окна заколочены. К тому же весь Административный центр оснащен дымодетекторами!

— К сожалению, в то же самое время проходящей по бульвару Победы женщине на голову упал окурок. Вылетел он из окна этого здания. Не стоит и говорить, что она недовольна и собирается подать жалобу. Не хочу тебя огорчать, старик…

Эта развязка, хотя я и старался ее избежать, принесла мне облегчение. Мне даже показалось, что я ждал ее с самого начала, с того дня, когда расконопатил окно. Тягу к курению я мог бы побороть легко; как ни глупо это звучало, мне просто хотелось нарушить правила, быть пойманным на месте преступления, обруганным и наказанным… Так тому и быть: пусть все узнают, что я тайком курил в туалете Административного центра. Меня обвиняли в мелком правонарушении. Наказание будет нетяжким. Даже в условиях непримиримой борьбы с табакизмом я мог опасаться лишь задержки продвижения по службе. С изложением фактов было покончено, и я ждал вердикта. Моя коллега, казалось, искала компромисс:

— Послушай… я даже не знаю, что сказать… девочка пожаловалась родителям, и тебе не избежать санкций. Да еще эта выброшенная в окно сигарета… Мы с твоим непосредственным начальством попробуем найти разумное решение. Обещаю тебе сделать все возможное.

Я сдержанно поблагодарил коллегу и понуро побрел к себе в кабинет. Такого сокрушительного удара я не ожидал. В течение многих лет я старался не поддаваться безумию современного мира. У меня не было ни машины, ни детей, я редко смотрел телевизор и не обращал внимания на навязчивые попытки защитить меня. В течение многих лет я пытался не обращать внимания на тиранические требования эпохи, чтобы посвятить себя работе, любви, существованию скромному и безмятежному. И несмотря на отчаянное сопротивление, всеобщее помешательство меня захлестнуло! Мне было стыдно рассказывать Латифе, как меня разоблачила начальница Отдела кадров, как вся моя карьера оказалась под угрозой. Теперь мэр, который и так меня не жаловал, не преминет сказать на собрании:

— Прежде чем выискивать причины загрязнения воздуха в городе, прекратите курить в туалете!

Услышав мое ворчание, подошел Сарко и положил мне морду на колени. Понял, что хозяин расстроен и решил утешить. Латифа принесла аперитив и включила музыку. Я гладил Сарко, слушал оркестр Каунта Бейси и почти убедился в том, что счастье возможно и что карьерный рост не так уж и важен, если мы сможем в нашем гнездышке постигать красоту жизни и блаженство любви. В тот вечер Латифа тактично не упоминала о своем желании иметь детей.

*

Дело затихло до конца недели. Я ждал вердикта начальницы Отдела кадров; до рядовых сотрудников мэрии информация о происшедшем, похоже, не дошла; я по-прежнему исполнял свои текущие обязанности. И лишь в следующий понедельник, вернувшись домой, я с неприятным удивлением обнаружил в почтовом ящике голубой листок — уведомление с требованием явиться в Полицейское управление, в Отдел по защите несовершеннолетних.

Я оцепенело смотрел на повестку. Она не предвещала ничего хорошего. Когда я растерянно протянул бумагу Латифе, она онемела; а придя в себя, вдруг с воодушевлением обреченных объявила:

— Мы будем бороться!