Девочка из черного мрамора

Когда учебный день закончился, Тамара поняла, что ей не хватает воздуха. И пространства. И одиночества. Оказалось, что быть объектом всеобщего интереса не всегда приятно. Во всяком случае, к этому нужно привыкнуть – после того как за столько лет привыкла особенно не бросаться в глаза, не «отсвечивать». Тамара даже подумала, что понимает художников или писателей-отшельников, которые сидят где-нибудь у себя в загородном доме, на людях появляются исключительно в темных очках, а из всего мира контактируют только с личными агентами и редакторами.

После последнего урока она натянула ботинки и пальто, сунула в уши наушники и выскользнула из здания, чтобы сделать кружок-другой по парку. Ей нравилось, как промозглый воздух гуляет по ее легким, как бродит в волосах ветер, а ветви деревьев влажно шуршат над головой о чем-то своем, древесном. Листья под ногами складывались в причудливую мозаику. В Москве у нее давно не было возможности просто поворошить опавшую листву ботинками, разгребать ее, как густую воду: власти много лет вели с осенними листьями непримиримую борьбу и руками дворников сгребали их с тротуаров, дорожек и даже газонов, едва они успевали коснуться земли. Будто они были ядовитыми. Поэтому теперь Тамара всласть бороздила промокшие лиственные моря, зигзагами петляя по дорожке.

Голос в наушниках – мягкий, с хрипотцой – почти шептал:

…And let me crawl inside your veins,
I’ll build a wall, give you a ball and chain,
It’s not like me to be so mean,
You’re all I wanted,
Just let me hold you like a hostage…

«Я в твоих венах. Я построю стену и скую тебя цепями. Ты у меня в заложниках». Слова прозвучали жутковато. Перед глазами встала чужая рука с зажатым в пальцах карандашом. Совсем тоненькая, покрытая шрамами. Рука Ангелики Нойманн, девочки, которая жила здесь больше семидесяти лет назад. И до сих пор живет – в своих дневниках, в своих игрушках, в рисунках. И…

«Я заползу в твои вены…»

Тамара переключила песню. Ей все еще хотелось верить, что Ангелика тут ни при чем и рисунки – исключительно ее заслуга. Но она знала, какая она, знала, на что способна, а на что категорически нет. Лера была права: так не бывает. И никакой чудо-программы в этой школе нет. И мысль о том, что она вдруг стала рисовать, как талантливая художница, которая много лет оттачивала мастерство, была, пожалуй, еще более фантасмагорической, чем идея о мертвой девочке, частичка которой осталась жить в этом доме и выбрала Тамару в качестве… кого? Подруги? Инструмента?

Она приняла подарок. Она сказала спасибо. И создала Тамариными руками удивительный рисунок. Если это не подтверждение ее присутствия, то что тогда? И если, содрогнулась Тамара, она сама все это выдумала, инсценировала, сама писала инициалы на рисунках, саму себя убедила, что слышит музыку и шорохи с чердака… Значит, она абсолютно сумасшедшая. Поехавшая. Бесповоротно кукукнутая. Уже даже непонятно, что из этого всего будет меньшим злом.

Тамара выбрала из своего плейлиста что-то динамичное, сделала звук погромче и, не особенно вслушиваясь в слова, бодро зашагала по дорожке в такт музыке. Хотелось, чтобы мысли хотя бы ненадолго ушли. Немного успокаивало только одно: если станет совсем плохо, она в любой момент может позвонить родителям, объяснить все и попросить за ней приехать.

Она дошла до пункта охраны. Вспомнила, что сразу за воротами, если пройти немного вперед, есть небольшой продуктовый. Сельский магазинчик, ничего примечательного. Но там можно купить колу и чипсы, по которым она внезапно соскучилась. Мама называла это все мусорной едой и говорила, что есть такое – себя не уважать. Отчасти Тамара даже была с ней согласна, но за последний месяц она так устала от «правильной» пищи – всех этих котлеток на пару, запеченных овощей, бурого риса и цельнозернового хлеба, – что желудок нестерпимо требовал каких-нибудь гадостей. Чем сильнее себя ограничиваешь, тем больше вероятность в итоге сорваться.

Охранникам Тамара назвала свою фамилию, заверила, что прогуляется только до магазина и обратно, они даже смогут наблюдать за ней из своей будки. Имя Тамары и ее фото были в списке тех, кому можно выходить за территорию школы, правда, в сопровождении сотрудников. Но особенно возражать никто не стал.

Уже на выходе из магазина Тамара увидела старушку, которая устроила из деревянных ящиков импровизированный прилавок и продавала пару пакетов неказистых маленьких яблок и несколько букетов пышных астр. Таких бабушек – с цветами, яблоками, малиной или вязаными носками – кажется, можно увидеть в любом уголке России, у любой дороги, будь то четырехполосное шоссе или раздолбанная грунтовка.

Тамара задержалась около этого стихийного «рынка» всего на долю секунды, но этого хватило, чтобы старушка оживилась и стала подзывать ее к себе: