Девочка из Франции

Йожеф Рошта пошел дальше, в партийный комитет, а Жанетта повернула к дому. Немного спустя оттуда раздались страшные вопли старухи Мишо, проклятия, визгливые рыдания, отчаянные жалобы, яростные угрозы; по временам соседи слышали решительный голос Жанетты — девочка что-то коротко отвечала бабушке.

— Я войду, — сказала старая мадам Брюно женщинам, собравшимся под окошком кухни бабушки Мишо. — Она убьет девочку!

— Надо в «скорую помощь» позвонить, — предложила мадам Жаклен. — Видно, мадам Мишо помешалась!

Пока они совещались, жадно прислушиваясь к доносившимся обрывкам фраз и гадая о том, что приключилось в доме Жозефа Роста, на кухне хлопнула дверь и все стихло. Правда, до самого рассвета в доме раздавались безутешные причитания и стоны да тихо пощелкивали четки. Но на улице этого не было слышно…

В начале июля мадам Мишо перебралась на виллу инженера Курда, заняв у него в доме место поварихи. Она уехала нежданно-негаданно, лишь в последнюю минуту сообщив о своем решении зятю и внучке, когда уже уложила корзинку и водрузила на голову черную соломенную шляпу, украшенную белыми цветами вишни.

— Я ухожу, — сказала она.

— Куда, бабушка? — поинтересовалась Жанетта.

— На виллу, к инженеру Курцу. Здесь во мне больше не нуждаются. Не ждать же, пока мне на дверь укажут!

Желанное впечатление не заставило себя ждать: Жанетта уставилась на бабушку и замерла. Рот ее искривился, уголки губ поползли вниз. Йожеф Рошта, как раз шнуровавший постолы, так и застыл с поднятой вверх ногой.

— Что это вам взбрело на ум, мама? — Йожеф даже запинался от возмущения. — Да у меня и в мыслях не было гнать вас из дому. Неужели нельзя было подождать несколько недель? Ведь мы уедем самое позднее в октябре…

— А мне-то что? Уезжайте когда угодно, — сухо сказала старуха. — Вот и я ухожу, когда мне нравится. — Она обвела взглядом кухню. — Мебелью можете пользоваться, пока вы здесь. Про меня-то никто не скажет, что я вытаскиваю подушки из-под головы своей внучки. Может, другие и делают так, но мы, французы, знаем, что такое честь.

Она замолчала, но беззубый рот ее все еще продолжал двигаться и на дрожащей голове шуршали пожелтевшие матерчатые цветы.

Выпрямившись, она подчеркнуто, медленно перекрестилась перед распятием и горестно всхлипнула.

— Жанетта, — пролепетала она, — маленькая моя, любимая моя Жанетта… не забывай свою бабушку! Если тебе придется плохо, приезжай, я всегда приму тебя… О пречистая дева Мария, что ты с нами наделала!

Она подхватила свои пожитки и оттолкнула Жанетту, подбежавшую ее обнять:

— Убирайся от меня! Молись богу, чтобы простил тебе твой грех передо мной!

И с этими словами бабушка Мишо ушла. В кухне воцарилась мертвая тишина. Стало как-то пусто. Жанетта чуть слышно плакала, а Йожеф Рошта гладил ее опущенную голову и растерянно повторял:

— Ну, не принимай так близко к сердцу, дочурка… ну успокойся же, девочка…

Вдруг всхлипывания Жанетты смолкли и, против всякого ожидания, она залилась смехом. Вскинув на отца глаза, она беззвучно зашевелила губами — и вот Йожеф словно еще раз увидел перед собой плачущую тещу и вздрагивающие на ее шляпе цветы. Он отвернулся, плечи его затряслись от сдерживаемого смеха.

— Нехорошо так, милая, — сказал он наконец серьезным тоном. — Ведь она — твоя родная бабушка!

Жанетта еще поплакала, а потом целый день была молчалива и задумчива. К вечеру весь Трепарвиль уже знал, что Йожеф Рошта, едва похоронив жену, вышвырнул тещу на улицу, и, не прими ее к себе в дом милосердные господа Курцы, пришлось бы мадам Мишо ходить по миру с нищенской сумой. Эти вести распространяла сама мадам Мишо. Она ходила из дома в дом — там чашечку кофе выпьет, там сидра попробует, — и рассказ ее с каждым разом разрастался, обогащаясь все новыми подробностями.

— О, я многое могла бы рассказать, дорогая мадам Брюно! — говорила она, таинственно покачивая головой. — Но молчу… молчу!

Заглянула бабушка и в церковный дом и вела там длительную беседу со священником. А на другой день она говорила соседке так:

— Я многое могла бы порассказать вам, но поверьте мне, моя дорогая: пока этот человек здесь, жизнь моя в опасности. Уже не раз, лишь по милосердию пресвятой девы Марии, спасалась я от его рук. Да и чего ждать от этих пропащих! Коммунисты все такие! Когда-нибудь вы вспомните мои слова! Конечно, ваш сын и внук — исключение, я знаю это…

Так же говорила она и в другом доме:

— Все они таковы, эти коммунисты, уж вы мне поверьте… конечно, за исключением вашего мужа и сына — я ведь хорошо их знаю. Они-то уж не выгнали бы свою мать, а увезли бы ее с собой хоть на край света…

— Да ведь вы, мадам Мишо, говорили, что зять когда-то звал вас с собой…

— Ну, когда это было! Да и как он звал-то! Так только, для виду. Скажи я «да», он все равно оставил бы меня в дураках. Потому-то я и отказалась, дорогая мадам Жаклен.

А когда деревня затихала и на улице то тут, то там зажигались редкие фонари, мадам Мишо останавливалась под окошком маленькой каморки в первом этаже серого дома.

— Жанетта! — шептала она. — Жанетта, детка моя…