Девочка из книги отзывов

Согласно второму взгляду это человек необыкновенный, несущий в себе таинственное, до конца непознаваемое, «божественное», как писали когда-то поэты, почти мистическое начало — талант. Человек, признанный талантливым, художник, необыкновенен во всех своих проявлениях и уж, конечно же, во всех своих высказываниях.

Истина, как это часто бывает, лежит посредине!

Художественный талант, как и вообще талант, то есть редкое, природное соединение способностей, — вещь объективно существующая.

Талант и сегодня составляет одну из самых удивительных особенностей того целого, что мы называем человеком, художественный талант тем паче.

Неверно думать, что выделение людей талантливых, признание их существования, например, в нашем обществе означает признание чуть ли не социального неравенства. Такая именно точка зрения была высказана в письме одного молодого человека в редакцию «Комсомольской правды». Ничего не может быть ошибочнее подобного вульгарно-социологического взгляда. А между тем носители его встречаются не так редко. Талант — не общественная элита, а общественное богатство! Так именно рассматривал его Маркс.

Итак, художественный талант — реальность. Но означает ли это, что владелец, его во всем необыкновенен, необыкновенен, так сказать, автоматически, в силу присутствия таланта? Нет, ничего подобного это не означает. Художник выражает нравственный, общественный идеал, ответствовать которому он не только призывает общество, но тянется сам.

Отсюда вечное недовольство художника прежде всего собой, несовершенством своего произведения. Нельзя представить себе благостно довольного художника. Лишь процесс творчества и редкие результаты его доставляют недолгое удовлетворение. И снова в бой, в вечный бой! Здесь и хотел бы привести одно место из письма Льва Толстого, представляющееся мне лучшим определением внутреннего мира художника:

«Вечная тревога, труд, борьба, лишения — это необходимые условия, из которых не должен сметь думать выйти хоть на секунду ни один человек. Только честная тревога, борьба и труд, основанные на любви, есть то, что называется счастьем… а бесчестная тревога, основанная на любви к себе, — это несчастье… Чтоб жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать и опять бросать, и вечно бороться и лишаться. А спокойствие — душевная подлость. От этого-то дурная сторона нашей души и желает спокойствия, не предчувствуя, что достижение его сопряжено с потерей всего, что есть в нас прекрасного…» Это Толстой написал в двадцать девять лет, а потом, перечитав в год смерти, восьмидесятидвухлетним стариком, согласился с этим.

Да, художник — обыкновенный человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Но в нем живет необыкновенный мир, требующий от него предельной духовной напряженности, сверхинтенсивности самого жизненного процесса. Иначе без этой напряженности, без этой душевной «густоты» он не сумеет отражать мир, время, жизнь…

1973