Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф

Иной раз мы слышали, как народ говорил папеньке, мол, странно, что он, большой поклонник красоты, не трогает утиный прудишко, хотя его давно пора осушить. Проку-то от него никакого, говорили они, даже наоборот, вред, ведь летом, в жару, он ужас как воняет. Вдобавок еще и расположен так близко к дороге, что любой, едучи в Морбакку, волей-неволей вынужден на него смотреть. Тетушка Ловиса, обычно рьяная поборница старины, и та твердила папеньке, что пруд этот уродует всю усадьбу.

Мы, дети, слыша подобные разговоры, каждый раз пугались, что папенька прикажет спустить пруд. Нас нисколько не заботило, что там полно головастиков и что летом пахнет оттуда отнюдь не свежестью. Мы думали только о катанье на коньках. Надо сказать, в ноябре и в декабре развлечений маловато, вот почему пруд был нам крайне необходим, для катаний.

Я толком не помню, как обстояло дело, но минуло довольно много времени, прежде чем папенька занялся утиным прудом. Он выстроил скотный двор, переустроил сад, а пруд все не трогал. Мы, дети, конечно же думали, что папенька не осушает пруд из-за нас, ведь только нам он приносил радость.

Но вот однажды летом Свен из Парижа и Магнус Энгстрём взялись за работу возле утиного пруда. Мы, понятно, жутко расстроились, так как понимали, что папеньке пришлось уступить тетушке Ловисе и всем остальным, кто хотел избавиться от пруда.

Кроме того, мы никак не могли взять в толк, чем, собственно, заняты Свен из Парижа и Магнус Энгстрём. Они подвозили щебень и крупный песок и сооружали что-то вроде насыпи, но не совсем рядом с утиным прудом, а на небольшом расстоянии. Интересно, зачем нужна эта насыпь?

Так или иначе, было ясно, что на коньках больше не покатаешься, и, помню, мы твердили, что тетушка Ловиса поступила очень скверно, уговорив папеньку уничтожить пруд, и что папенька, должно быть, все-таки любит нас меньше, чем мы до сих пор думали, раз ему хватило духу лишить нас самого большого удовольствия.

Мы спросили у Свена из Парижа и Магнуса Энгстрёма, для чего нужна каменная насыпь, которую они возводят, и они отвечали, что отныне придет конец старой грязной луже, где, кроме лягушек да конских пиявок, ничего нету.

Мы старались не смотреть на насыпь, но наперекор нашим молитвам она все росла, росла и в конце концов вроде как дошла до готовности. После этого Свен из Парижа и Магнус Энгстрём принялись срезать дерн вокруг пруда, а когда закончат, начнут, наверно, само осушение.

Однажды утром, едва только встали с постели, мы увидели, что все взрослые собрались у утиного пруда. Не только папенька, но и маменька, и тетушка Ловиса, и дядя Шенсон, и экономка. Мы сразу смекнули, что сейчас пруд будут спускать, и так расстроились из-за предстоящего действа, что сказали друг другу: ни за что не пойдем туда, не станем смотреть на это печальное зрелище. Впрочем, немного погодя любопытство, понятно, все же одержало верх, и вскоре мы тоже стояли возле утиного пруда и вместе с остальными смотрели на происходящее.

Явились мы аккурат вовремя — с южной стороны пруда уже стояли Магнус Энгстрём и Свен из Парижа, босые, закатав штаны выше колен, с лопатами, готовые взрезать берег пруда. Папенька скомандовал: «Раз, два, три!» — и они начали рыть. Лопаты так и мелькали, земля летела в сторону, а прудовая вода устремилась в узкую канавку.

Потекла, журча и пузырясь. Мы решили, что зрелище очень даже веселое, хотя если б вода знала, что старому утиному пруду пришел конец, то она бы вряд ли отправилась в путь с этакой радостью.

Между тем вода быстро и весело бежала по земле на юг от пруда, где сняли дерн, заполняла все ямки, обтекала каждый камешек, но пробиралась все дальше и дальше. Порой останавливалась, вроде как уморившись, но из пруда мигом подоспевали новые силы, и бег продолжался. Наконец прудовая вода добралась до каменной насыпи, уткнулась в препятствие. Прямая дорога перекрыта, хочешь не хочешь растекайся у подножия.

Свен из Парижа и Магнус Энгстрём знай орудовали лопатами. Поток прудовой воды набирал силу. Скоро копать стало незачем, вода сама прокладывала себе дорогу. Словно из бочки, прохудившейся с одного боку, текла вон из пруда по всему южному берегу. Множеством ручейков устремлялась к насыпи и там разбегалась вширь.

Правда, немного погодя дело пошло медленнее. Вода остановилась, собралась в бочагах и лужах. Нам, детям, казалось, она уже не спешит покидать старое свое пристанище. Но тут Свен из Парижа и Магнус Энгстрём проделали вторую канавку, с восточной стороны, и опять потекло-побежало. У нас в голове не укладывалось, что в утином пруду этакая прорва воды. Она растекалась на юг и на восток, целиком затопив пространство, втрое превышающее размером старый пруд.

А мы-то, дети, по простоте душевной сокрушались да сердились, что старого пруда больше не будет, и ничегошеньки не понимали.

Но в конце концов все ж таки смекнули, что утиный-то пруд вовсе не осушают. Наоборот, он расширился, стал во много раз больше прежнего. А коли он этак велик, то и каток у нас будет большой-пребольшой. При мысли об этом у нас голова пошла кругом.