Девочка из прошлого

К концу дороги устаю безумно. Организм берет свое, и следующие часы осознаю лишь урывками. Память настойчиво фиксирует только моменты, связанные с моей девочкой. Ее смущение, моя футболка на ее теле, сердце, бьющееся в такт с моим.

Нормальное восприятие окружающего мира возвращается вместе с истерикой Игоря. Истина, до которой я сам дошел у реанимации, пришла к другу с опозданием. Не успеть сказать главного вовремя страшное наказание. Родители — наша защита перед вечностью. Остаться без них, значит, остаться один на один с ней. Кто сказал, что мужчина не плачет? Внешне да, то внутри нас рвет на куски.

С прилетевшим Андрюхой ездим по всем необходимым инстанциям, заказываем, договариваемся, с кем—то встречаемся. В один из вечеров Саша сказала, что у нее перед глазами лента людей. Так и есть. Устаешь запоминать имена и лица.

В эти дни практически не разговариваем. Видимся урывками. Но нежного слова, улыбки, прикосновения хватает, чтобы зарядиться для следующего дня. На самом деле Сашино присутствие всем помогает не раскиснуть. Просто чтобы не показаться ей слабыми приходится держаться. Отца Игоря знали и любили все мы. Золотой был мужик. Из тех, кто всегда протянет руку, прикроет тыл.

В утро похорон просыпаюсь с предчувствием грядущего п*здеца. По спине ползет струйка липкого пота. Не могу идентифицировать причину. Но чем дальше, тем больше накатывает. Списываю все на волнение и Сашины переживания. Она хоть и молчит, но стиснутые зубы и кулаки говорят за себя. Она вообще умеет очень выразительно молчать. Посмотришь и становится ясно. Словно мысли прочитал.

Накануне с Тимуром решаем, что девочке видеть особо не стоит ничего. На таких мероприятиях она не бывала. Опять же сточки зрения моральных и этических норм это может быть неправильно. Но сейчас мне хочется плевать на все эти нормы. Кто и где определил правильность? Поэтому в храме встаем у самой двери. Парни поддерживают Игоря. И не зря. Учитывая, сколько выпито им было накануне, и сколько ночей он выл в кабинете, обморок просто следствие.

Краем уха слышу осуждение в разговоре двух мужиков. Хочется повернуться и сказать, что сейчас это не мужчина, пришедший проститься. Сейчас это сын, который провожает отца в последний путь. От выражения эмоций останавливает прижатая к груди и тихо плачущая девочка.

Ну а на кладбище начинается тот самый п*здец. Я оставляю Сашу одну на несколько мгновений. Подхожу проститься. Подойдя к ней снова вижу широко распахнутые глаза со стеклянным взглядом. Губы дрожат, она не моргая смотрит на могилу. Легонько трясу за плечики, но Саша не реагирует. Внутренний голос просто орет.

Когда гроб начинают опускать в землю и закидывать землей, моя девочка вдруг срывается вперед с криком «Перестаньте, он же задохнется» и начинает оседать на землю. Успеваю подхватить, прижимаю к себе. Тимур бежит, чтобы поближе подогнать машину. Устраиваем девочку в салоне, приводим в чувство. Руки ледяные. Она смотрит в одну точку.

— Шок. Вези домой и вызывай скорую. Хер знает, где здесь клиники нормальные есть.

Срываюсь с места. Всю дорогу Саша не шелохнулась. У дома протягиваю руки, чтобы вытащить из машины. Она выходит сама. Сил хватает дойти только до ступеней, видимо. Садится на нижнюю и продолжает гипнотизировать что—то, что видит только она.

— Саш… — зову. Ноль реакции.

Достаю телефон, набираю номер вызова. Когда уже в трубке вместо гудков слышу ответ, Саша вдруг произносит:

— Их двое было. Сказали, что брат попросил встретить. Иногда его друзья приходили. Этих я не знала, но они смеялись и шутили. До машины. Серая такая, блестящая. Ненавижу серые машины…

Саша говорит ровным голосом. Вообще без эмоций. Как читает. По мере ее рассказа внутри рвутся снаряды. Она давно уже на моих коленях и я судорожно прижимаю к себе дрожащее тело. Именно тело. Потому что сознанием она далеко. Там. Я вижу все её глазами. Ужас бывает не только животным. Он бывает таким, что сердце перестает биться, а вместо крови по венам течет кислота. В горле собирается горечь. Бьет крупной дрожью от желания крушить всё вокруг, орать во всё горло… только все это ничто по сравнению с тем, что происходило.

Голос девочки начинает дрожать только во время рассказа о насилии. О том, как ублюдки над ней измывались. Смахиваю капли дождя с лица, они мешают видеть. Спустя долгие секунды приходит понимание, что дождя нет, это слезы. Нет, это не я, это плачет моя душа.