Девочка из стаи

Наташа сама приносила ей остатки со стола и сваренную бабушкой простую кашу. В это утро она поставила миску перед будкой, попытавшись разбудить собаку, чтобы та ела, пока кашу не зальет дождем. Думала уже пропихнуть миску внутрь, но почувствовала, что голова у Найды совсем холодная. Наташа поняла сразу. Еще долго она сидела во дворе и плакала, наглаживая повернутую к выходу из будки милую морду с бородкой из шерсти. Пока не пришла бабушка и не увела девочку в дом, пообещав, что похоронят Найду с Наташей сами.

— Нашла по чему убиваться, — заметила тетя Зоя, видя, как Наташа беззвучно плачет, вздрагивая над чашкой чая.

— Да будешь тут убиваться, когда среди людей только собака и пожалеет, — тихо ответила бабушка.

От ее полушепота Зоя остановилась, глянула на Наташу и молча вышла.

Бабушка, как и обещала, закопала Найду за домом, где уже лежали ее щенки.

Ира теперь ходила в школу. Нарядная, с бантами она уехала первого сентября вместе с матерью на линейку, а вернулись обе уже расстроенные — на учебники для детей сельской школе денег не хватало и требовали с родителей. Бабушка успокоила — найдутся деньги, главное, ребенка учиться возите.

Наташа в тот день украдкой наблюдала за тем, как тетя Зоя собирает дочку, как заплетает ей косы и укладывает на голове в тугие шарики, украшая их белыми бантами, пока бабушка составляла букет для учительницы, простой, из цветов, росших на случайной клумбе в огороде. Форма в школе была не строго определенная, но обязательная по принципу «белый верх темный низ», и Ире купили белоснежную блузочку и красивую юбочку с блестящим поясом. Ира светилась от гордости, теперь она была ученицей, и, не раз прежде слыша от бабушки, что, выучившись, можно всего в жизни добиться, она наверняка с большой охотой вступала на этот путь. Стоя перед зеркалом, осматривая свою форму, она просила маму потом сфотографировать их с Таней на Танин фотоаппарат.

— Я хочу чтобы у меня была фотография в рамочке, как у Тани стоит, она в прошлом году фотографировалась, и в этом будет, сказала, что так каждое первое сентября надо, чтобы потом было что вспомнить, — щебетала Ира. — Так ее мама говорит, здорово, правда? У меня будет одиннадцать первых сентября! Надо купить рамочку. Ты мне купишь?

Наташе тоже хотелось бы на будущий год надеть такую же форму и пойти в первый класс, но только не в здешнюю школу. Девочка понимала, что Ира и Таня не дадут ей чувствовать себя свободно, разнесут по всей школе ее кличку и станут, как и дома, смеяться над ней и выставлять на смех остальным. Уже сейчас Наташа могла представить, как стоит в стороне от группы таких же нарядных девочек в бантах и с букетами, а вслед ей летит: «Найда-приживалка!», — и все смеются.

* * *

А через месяц умерла мама.

Бабушка вернулась с почты поздно, плакала. Наташе сказала не сразу, не знала как. Только на другой день собралась поговорить с девочкой.

Со смертью мамы для Наташи рухнуло все. Все надежды, все вымученное терпение. Ждать ей теперь было некого. И даже сейчас, на первой волне боли и жалости к маме, она уже думала об этом будущем. Окно впереди, куда она выпорхнула бы из этого дома, из своего прошлого, закрылось, теперь это был тупик. Этот поселок в несколько домов, этот двор, эти люди, с которыми бабушке все сложнее сладить и которые ненавидят Наташу. Она не понимала, как можно ненавидеть человека за его горе. Несколько дней она почти не говорила. Замкнулась в себе, сидела в комнате и перебирала оставшиеся у нее вещи. В светике уже села батарейка, и бабушка обещала купить новую, но это было уже неважно. Пустота внутри разрасталась и не оставляла места чувствам. Наташе и хотелось бы заплакать, но, кроме редких слезинок, не получалось даже разрыдаться и выплеснуть боль. После смерти мамы Наташа почти совсем перестала говорить. Хоть и пыталась бабушка не дать ей уйти в себя, переживаний для ребенка было слишком много.

Ехать в Томск на похороны бабушка не могла. Денег на дорогу не хватило бы, да и дядя Олег был против.

— Поедешь в такое время, — ворчал он. — Одна слякоть, и с деньгами еле устаканилось.

— Да и чем ты там поможешь, если все равно хоронить будет подруга? — кивала тетя Зоя. — Вот летом все подсохнет, теплее будет, и Наташу свою возьмешь, к матери-то…

— И то верно, — вздыхала бабушка, которой уже все равно было, лишь бы когда-то попасть на могилу дочери.

К Наташе первое время даже относиться стали по-другому. Никто не вязался, не дергал ее, когда за ужином она выронила тарелку и та разбилась вдребезги у ног девочки, никто и слова не сказал, только дядя нахмурился, но бабушка одернула его и поспешила поднимать осколки и осевшую над ними Наташу, сжавшуюся в комочек. Даже Ира со своим «Найда-Найда» не прыгала на стуле и молчала.

Маму хоронили где-то далеко, без Наташи, только бабушка обещала, что попросит у маминой подруги заказать от них красивый венок, «От мамы и дочери». Наташе уже ничего не хотелось, ей было все равно, какой венок, ведь маму она больше не увидит.