Девочка-хамелеон. Жизнь с психическим заболеванием, а также история излечения

Комментарий специалистов:

Разговор о сексуальном насилии может быть чрезвычайно тяжелым, унизительным и стыдным, потому что жертва, во-первых, не хочет слышать о том, что является жертвой, а во-вторых, жертва как правило чувствует свою ответственность за акт насилия. Именно поэтому жертва не говорит о случившемся и закрывается, рискуя остаться один на один с психотравмой, с которой, возможно, она никогда не сумеет справиться – ей просто не хватит психоэмоциональных ресурсов.

Мы призываем жертв насилия и читателей, столкнувшихся с травматичным опытом, как можно скорее и как можно откровеннее обсудить это с доверенным лицом. Специалист никогда не будет стыдить, никогда не осудит и не станет задавать вопросы, которые приведут к дополнительной травме или поспособствуют замыканию в себе.

Кира находится в терапии, но не может выдержать слезы Аманды – естественную человеческую реакцию. Кира сердится и отказывается от возможности говорить о случившемся в безопасной среде. Злость на слезы сочувствия на самом деле является страхом перед лицом реальности. Страхом, вызванным собственными сильными чувствами, в том числе злостью.

Сон о необходимости анестезии

– Я нахожусь в больнице потому, что чувствую боль в кишках из-за стеклянного стержня, который там застрял и продолжает дробиться и рвать мою плоть. Врачи меня усыпили, но я все равно испытываю нестерпимую боль. Рядом со мной все время стоит анестезиолог, который снова и снова даёт мне наркоз. После очередного пробуждения он вводит огромную дозу лекарства, и я наконец засыпаю.

Проснувшись, я долго и мучительно старалась преодолеть невыносимую тревогу, фрагменты сна о невыносимой боли и об отчаянных попытках врачей ее унять периодически всплывали в моем мозгу, терзая меня вопросом «Что все это значит?» Я лежала в постели подавленная и обессиленная. Как только я закрывала глаза, меня что-то ломало и разрывало с треском. Я не могла это остановить…

Вечером меня охватил ужас, смятение, стыд, чувство вины и отвращение к себе.

Я поняла, что меня изнасиловали.

Я была сама себе противна.

Я начала истерично рыдать и кричать, глядя в зеркало: «Ты отвратительна, ты позволила себя изнасиловать! Ты всегда позволяла себя использовать!»

Я хотела плакать и кричать долго, но уже через несколько мгновений слезы иссякли. Мне надо было с кем-нибудь поделиться, чтобы вытащить из себя то, что во мне лопнуло и стало вытекать наружу как вонючий гной, но я не могла: не могла говорить, не могла кричать, не могла больше плакать.

Я испытывала всеобъемлющий, прожорливый, жуткий стыд! В кругу моих родных, друзей и знакомых не было такого человека, которому я была бы готова сейчас позвонить. Не было никого, кому было бы не стыдно признаться в том, что я обесчещена, изуродована, уничтожена, потому что сама это позволила. Потому что вообще не понимала контекст ситуации и к чему она ведёт.

«Дура! Дура! – кричала я про себя. – Ты не заслуживаешь сочувствия! Ты сама виновата! Наркоманка! Алкашка! Шлюха! Ты могла бороться! Ты могла кричать! Могла выцарапать ему глаза! Откусить член! Убить! Ты сама позволила проникнуть в себя, изнасиловать себя!»

В уме я перебирала имена друзей, но так никому и не осмелилась позвонить. Мне было стыдно.

Стыдно за то, что пила и употребляла наркотики, стыдно, что не узнала даже имени того человека, с которым провела ночь.

Стыдно, что в алкогольном и наркотическом тумане не смогла рассмотреть дверную защелку, чтобы он не смог войти в ванную, пока я мылась.