Девочка. Книга первая

Я чувствовала лоном, что Ричард сейчас кончит, я пыталась успеть за ним — уловить в себе ту музыку без игры его пальцев. Под его горячими жесткими ладонями я сжимала в кулак шелк покрывала и пыталась воспроизвести сама, без его помощи, недостающие нотки. Я чувствовала, что они становились слышней, прорываясь пунктиром и накрывая меня теплыми волнами, но то ли моя накопившаяся усталость, то ли мысли о прибытии в Сиэтл и приближавшихся проблемах с домом мешали поймать нужную мне мелодию. Но главное, я понимала, что ключевым моментом в этой симфонии, отвлекавшим меня от проблем, — были его опытные, знающие мои струны пальцы, и без его его помощи, без его уверенных рук, знающих истину моего тела, я так и не смогла настроиться, чувствуя, что звучу неправильно, как расстроенный инструмент, вкропляя в мелодию своей чувственности фальшивые нотки.

И я не успела.

Жесткий толчок — и Ричард тихо прорычал, внося в композицию свою финальную коду, а его член, на пике удовольствия агрессивно извергся внутри меня, обливая меня горячей жидкостью.

От чувства какой-то незавершенности, словно я не доиграла мелодию до конца, я бесшумно вздохнула, а Барретт, получив, что хотел, вышел из меня и спустя несколько секунд встал с кровати. Наверное, он знал, что я не кончила, и я была уверена, что если бы он хотел, он бы довел меня до конца в этой мелодии, как он это умел, но, вероятно сегодня не стремился к этому. Нет, его “бездействие” не было наказанием или пренебрежительностью, я лишь чувствовала, что сегодня он был эгоистичнее, чем обычно, был погружен в себя и может быть поэтому не сильно заботился о музыке, которую он играл во мне.

На некоторое время послышался шум воды рядом в ванной, после чего среди гула самолета и какой-то неуютной тишины я уловила звук застегивающихся брюк, шуршание рубашки и звон ремня. Так и не сказав ни слова, Барретт спокойной походкой вышел из спальни, получив, что хотел, а я так и осталась лежать на постели в мятой блузке, пропитанной его влагой, вся пропахшая его запахом и испачканная его вязким соком.

Краем сознания я понимала, что надо было привести себя в порядок, поэтому я, собрав силы и развернувшись на спину, встала и почувствовала, как по внутренней стороне бедер потекла его вязкая жидкость.

Я поплелась в ванную комнату, расположенную при спальне, и, взглянув на свое отражение в зеркале, сморщилась — кожа горела, волосы были растрепаны, под глазами пролегли синие круги от недосыпания и усталости — по мне как будто в очередной раз проехался танк по имени Барретт.

Кое-как пригладив свои пряди и приведя себя в порядок, я вернулась в спальню, чтобы одеться. Подхватив свои трусики, я внезапно почувствовала пальцами, что они все в вязкой субстанции — вероятно Барретт вновь ими вытерся, а взяв в руки свою помятую, пропитанную насквозь потом и запахом Барретта блузку, я сделала вывод, что лучше бы переодеться.

Памятуя, что Дуглас занес мою сумку в самолет, я поискала свои вещи в спальне, но вероятно телохранитель поставил ее в багажный отсек, только где он находился, я не имела понятия.

Обмотавшись полотенцем, я приоткрыла дверь и, рассматривая дорогую отполированную отделку салона, надеялась отыскать глазами багажное отделение где-то рядом со спальней. Но сегодня удача была не на моей стороне — так и не найдя искомого, я проследовала взглядом вперед. Барретт сидел в кресле спиной ко мне, изучая монитор своего лэптопа, и хотя я видела только его левое плечо, мне казалось, что он был как обычно спокоен, собран и полностью погружен в работу.

Я вздрогнула от внезапной трели телефона и увидела, как Барретт протягивает руку к трубке, вмонтированной в переднюю часть подлокотника.

— Ты уже выяснил причины аварии? — услышала я его вопрос, за чем последовала долгая пауза, вероятно, с объяснениями. — Кто этим будет заниматься: полиция или федералы?… Начальник охраны верфи что-нибудь внятно тебе объяснил?.. — Он посмотрел на свои дорогие часы и бросил в трубку: — Все отчеты мне на электронку, будут новости — немедленно сообщать. Буду на верфи в десять, — завершил он разговор.

Но не успела я ретироваться, как вновь послышалась трель, теперь уже его сотового, лежавшего рядом с лэптопом.

— Барретт… — тихо бросил он собеседнику, и перед тем, как окончательно задвинуть дверь, я услышала: — Такой ответ меня не устраивает…

Надев джинсы как и была без нижнего белья и разгладив на себе помятую блузку, я посмотрела в сторону выхода и вздохнула — в салон выходить совсем не хотелось: я чувствовала себя опустошенной и уставшей. Опустившись на кровать, я свернулась в позу эмбриона и, сама не понимая почему, может быть, от накопившейся усталости и напряжения, может быть, от неизвестности будущего в связи с домом и сердцем отца, а может быть, просто от стресса и внутреннего диссонанса, тихо заплакала, то ли жалея себя, то ли выпуская негатив и дисгармонию через слезы. Бесшумно всхлипнув, я закрыла глаза и сама не заметила, как погрузилась в пустое небытие.