Я хотела спросить, как сильно им досталось от Ричарда, но понимала, что мне не ответят — я уже привыкла к тому, что в окружении Барретта лишнего не говорили, а все ребята держали дистанцию, вели себя со мной официально вежливо и сугубо на "вы".
Только на борту джета, пристегиваясь ремнем безопасности, я облегченно откинулась на спинку кресла, поблагодарив Бога за легкую дорогу. Глядя на ночные огни аэропорта из иллюминатора, я в очередной раз бесшумно вздохнула, тревожась от неизвестности, что принесет мне Бангкок. Переведя взгляд на сидевшего недалеко Лата, погруженного в свою "нирвану", я задумалась, вспомнив наш разговор с Нари. Почему все же Лат так безгранично предан Барретту? И почему именно Таиланд настолько привлек внимание Ричарда, что он даже купил здесь остров — ведь мог остановить свой выбор на на Гавайях или на Карибах недалеко от Штатов? Что его связывало именно с этой страной?
2002 год. Бангкок.
К глубокой ночи, вернее к раннему утру, шумная третья сои Сукхумвита, которую местные называли "Наной", наконец-то начала успокаиваться. Уже не гремела музыка, туристы утомленные за день, уже потеряли прыткость, и те, кто не успел поймать свою удачу в виде миниатюрной таечки в красном квартале, сидели то ли полупьяные, то ли сонные в местных барах.
Небольшие ресторанчики, которые предлагали иностранцам гастрономические утехи, к этому времени уже закрылись, и было понятно почему — к ночи народ подтягивался в настежь распахнутые бары получить утехи совсем другого характера. Здесь пили, веселились, балагурили, а перекусить всегда можно было и на улице, поймав очередную макашницу. Слоняясь по узким улочкам со своими продуктовыми лотками на колесах, макашники предлагали самую разнообразную еду — от жареного риса до жареных насекомых, источавших такой жуткий аромат, что некоторые туристы, сощурив носы, отворачивались от этого экзотического зрелища, а то и вовсе переходили на другую сторону дороги.
К одному из таких лотков подбежал мальчишка лет двенадцати и, как всегда сунув продавцу десять бат, застыл, выбирая "изыски" с таким серьезным видом, словно стоял в ресторане "Сизлер" перед шведским столом. Собственно, это и был для него шведский стол, потому как выбор был богат — жареные тараканы, водяные жуки, саранча и многое другое пленяли своим аппетитным видом взор мальчугана. Наконец, он, сглотнув слюну, ограничил свой выбор жирными кузнечиками и личинками шелкопряда, которых любил больше всего. Получив заветный мешочек, он с довольным видом направился к небольшому ресторану через пару улиц от шумной "наны", где и подрабатывал уборщиком, а заодно и жил в небольшой комнатушке на чердаке. Хозяин забегаловки с женой жили тут же, на втором этаже, и видели седьмой сон в это время суток, а мальчику не спалось — он тосковал по дому, по маме и сестре, по своему Чианграю и его зеленым необъятным просторам.
После смерти отца с деньгами стало совсем плохо и он, как мужчина, принял решение уехать в Бангкок на заработки. Столица мальчику виделась местом больших возможностей, где он смог бы реализовать свою мечту, — стать первоклассным шеф-поваром и со временем устроиться на хорошую работу в богатую семью или престижный ресторан. Правда, если бы не троюродная сестра по маминой линии, у которой была знакомая — жена владельца небольшого ресторанчика, не видеть бы ему Бангкока. Кто бы его взял на работу — двенадцатилетнего пацана. А так им как раз нужен был помощник "подай принеси", что-то убрать, где-то помыть, но так чтобы из своих, а не нанимать с улицы. Мальчик очень обрадовался этой возможности заработка в ресторане — пусть и в забегаловке, но эта работа была первым шагом на пути к его мечте.
Приехав в шумный мегаполис, он записался в ближайшую муниципальную школу — это было условием мамы, но появлялся там редко, и если бы не мама, которая при каждом звонке беспокойно спрашивала, ходит ли он в школу, он бы давно бросил это никому не нужное, на взгляд мальчика, занятие.