Девочка, которая лгала

Марина Лазарева вечно сонная, заторможенная, за собой не следит, на внешность ей плевать, ничто ее не радует, пустым взглядом смотрит в телевизор, попивает, бесцельно слоняется по дому, даже на ребенка нет сил… да это же признаки клинической депрессии, вызванной гибелью любимого мужа. Как я сразу не поняла!

Ну конечно, сначала я выслушала мнение Сташевича, который был предубежден против Марины. А уже потом познакомилась с вдовой.

Я смотрела на Масяню глазами старого адвоката, у которого не было причин любить эту простушку, неожиданно ставшую женой его друга и клиента…

Теперь и постоянные отлучки Марины из дому, ее увлечение шопингом предстало в другом свете.

Подруги — эти самые Анька, Анжелка и Дианка — просто старались вывести Марину из затянувшегося кризиса единственно известным им способом. Они просто пытались вытащить ее из черной ямы депрессии, заставить развеяться, развеселиться немного. И шопинг тут ни при чем.

Мне вспомнились слова Валеры:

«Она такая веселая была! Банкир потому на нее и запал. Сама жизнь! То, чего ему не хватало. Дурачилась, все время придумывала что-то»…

Тут я обратила внимание, что рядом с Мариной на диване пульт, а к телевизору подключен старый видеомагнитофон. Проследив мой взгляд, Лазарева подняла пульт и щелкнула кнопкой, переключая в режим видео.

На экране замелькали кадры.

Свадебное видео, вот что это такое было.

Не церемония в ЗАГСе, не ресторан, не гости: просто берег моря, банкир — все еще в костюме, с цветком в петлице, но уже босиком, с закатанными до колен штанинами, растерянно стоящий на песке, и Марина — ослепительно-яркая, загорелая, сверкающая белыми зубами, счастливыми глазами, приподняв длинное пышное платье, бежала по кромке прибоя.

Налетевшая волна мгновенно сделала платье прозрачным, смыла парикмахерскую укладку с волос и парадный макияж с лица, и осталась только девушка, пусть не модельной внешности, но настоящая, живая и очень счастливая.

Марина щелкнула пультом, экран погас. Лазарева взяла салфетку и высморкалась с весьма прозаическим звуком.

— Я каждый день это пересматриваю, — хриплым голосом призналась Марина. — Знаю, надо перестать, но все никак не могу.

Значит, все они лгали — и Сташевич, и покойница Елизавета Михайловна.

Марина вовсе не барменша-хищница, падкая до денег богатого папика. Она искренне любила Лазарева, сделала его счастливым — может быть, впервые в его долгой банкирской жизни.

— Вам, наверное, про меня наговорили всякого? — Марина подняла голову. — Моя свекровь, между нами, девочками, была редкостная стервоза, сына не отпускала от юбки, пришпилила. В конце концов, он ей ультиматум поставил: «Мама, или вы не вмешиваетесь в жизнь моей семьи и едете в Ниццу, где вам куплен дом, или я за себя не отвечаю». Только тогда она убралась, но и оттуда ему нервы трепала. Все мы делаем неправильно: дочку воспитываем не так, живем не так, все не так! А от самой муж сбежал.

— Простите меня, Марина, — вполне искренне сказала я.

— Да что уж там! — Вдова махнула рукой. — И вы меня. Я ведь сначала вас очень сильно невзлюбила. Мало того что вас этот сморчок в наш дом привел, так вы еще взялись тут свои порядки наводить. Мариванну выгнали… хотя ее давно надо было уволить. Она Луизке голову морочила, страшные истории рассказывала. У моей девочки и так в голове кавардак, так еще и она… Но потом я увидела, что вы для Луизы стараетесь, да и девчонка к вам привязалась. Так что не держите зла на меня. Ладно?

— Хорошо. Кстати, привет вам от Валеры.

— От кого-о?! — Вдова медленно поднялась с дивана. — Так вы что, к нему ездили?

С минуту Лазарева таращилась на меня, а потом расхохоталась. Вот сейчас я увидела ту девочку, в которую влюбился банкир — живую, непосредственную.

— А что мне было думать? Все знали, что вы с ним тайком встречались, — сказала я.

Улыбку с лица Марины как ластиком стерло.

— Вы что… вы что же, его в убийстве моего мужа подозреваете?

Передо мной была прежняя Марина Эдуардовна — колючая, злая, неприятная.

— Уже нет, — созналась я. — А у вас, Марина Эдуардовна, есть какие-нибудь мысли на этот счет?

— Следствие еще идет, — сквозь зубы процедила вдова.

— Да это понятно. Лично вы кого-то подозреваете?

Но Марина окончательно закрылась от меня.

— Это не наше дело. Не мое и тем более не ваше. Мое дело — растить дочку, а ваше — ее охранять. Правда, непонятно, от кого, — съязвила вдова.

Да, Марина была права. Расследование убийства Лазарева — не наше дело.

Значит, настало время обратиться к тому, в чьей компетенции оно находится.

Галя Миронова ответила на мой звонок не сразу.

— Опять ты, Охотникова, — вздохнула капитанская дочка. — Ну, когда ты наконец успокоишься, выйдешь замуж, заведешь…

Мое ледяное молчание напомнило Гале, что она вторглась на личную территорию. Подруга кашлянула смущенно и пробормотала:

— Извини. Так о чем ты хотела спросить?