Девочка, которая объехала Волшебную Страну на самодельном корабле

– Потому что Осень – это начало моей страны. И потому что есть хоть и небольшая, но вероятность, что ты умрешь раньше, чем я предполагала, и тогда мне придется вырасти очень быстро.

Смерть многозначительно посмотрела на руку Сентябрь. Внутри зеленого пиджака рука от плеча до пальцев усохла и превратилась в длинную узловатую ветку.

– Поэтому в Чесаный Лес запрещено ходить? Потому, что здесь живет Смерть?

– И еще гамадриады. Они жутко скучные.

– Значит, Маркиза послала меня сюда умирать?

– Я не делаю подобных выводов, дитя. Я лишь беру то, что мне дают, в темноте, в лесу.

Сентябрь села на землю и сжалась в комок. Она смотрела не отрываясь на голую зимнюю ветку, которая когда-то была ее рукой. С головы сорвался большой оранжевый клок волос – она почти облысела, осталось лишь несколько кудряшек. Сентябрь шмыгнула носом и заплакала, точнее, попыталась заплакать, но не смогла: глаза были сухие, словно старые семена.

– Смерть, я не знаю, что делать.

Смерть забралась к ней на ногу и церемонно уселась на колено, которое тоже начало темнеть и ссыхаться.

– Это очень смелое признание с твоей стороны. Почти все рыцари, которых я встречала, громко бахвалились и заставляли меня играть с ними в шахматы. А я терпеть не могу шахматы! Из стратегических игр мне больше нравятся «Мрачные руины». Даже го, и то интереснее! И вообще эта метафора в корне неверна. Смерть – это не шах и мат, это больше похоже на проделки ярмарочных шарлатанов. Тут куда ни ставь ферзя, все равно не выиграешь.

– Я только один раз играла в шахматы с мамой. С тобой я не рискну играть, мне будет не по себе.

– Я все равно жульничаю. Стоит тебе отвернуться, как я переставлю фигуры.

В щеке Сентябрь медленно открылась крошечная дырочка. Сентябрь рассеянно почесала ее, и дырочка стала больше. Девочка чувствовала, как дыра расширяется, растягивается, и это было очень страшно. Она задрожала, пальцы ног онемели от холода в грибной жиже. Из-под кожи начали пробиваться веточки и листья. Смерть нахмурилась.

– Сентябрь, если ты не будешь внимательна, ты никогда не выберешься из этого леса! Ты намного ближе к цели, чем думаешь, человеческое дитя. Шкатулку охраняю я. – В уголках крошечных глазок Смерти показались добродушные морщинки. – Конечно, все шкатулки в моей власти, а как же иначе?

Сентябрь зевнула. Она совсем не собиралась зевать, но не сумела удержаться. Одна из веточек в ее щеке щелкнула и рассыпалась.

– Ты спать хочешь? Этого следовало ожидать. Осенью деревья впадают в спячку, как медведи. Целый мир надевает пижамку и засыпает на всю зиму. Кроме меня. Я никогда не сплю.

Смерть устроилась поудобнее на колене у Сентябрь, глядя на нее снизу вверх твердыми желудевыми глазками. Сентябрь очень старалась прислушиваться к ее речам, а не к треску собственной щеки.

– Мне все время снятся кошмары. Каждый вечер, когда я возвращаюсь домой после долгого дня, полного разнообразных умираний, я снимаю кожу и аккуратно вешаю в шкаф. Потом снимаю кости и водружаю их на вешалку для шляп. Потом ставлю косу на старинную печь – отмокать. Потом ем вкусный супчик из мышей и мирры. Иногда пью хорошее красное вино, от белого мне худо. Потом ложусь на постель из лилий – и все равно не могу уснуть.

Сентябрь не хотела всего этого знать. Луна молча плыла в небе, удивленно глядя на них.

– Я не могу спать, потому что мне снятся кошмары. Я вижу во сне все то, о чем сожалеют мертвецы, все то, что они хотели бы исправить, будь у них еще одна жизнь. Это ужасно! Неужели все видят такие сны?

– Вряд ли… Иногда мне снится, что папа вернулся домой, или что я хорошо написала контрольную по математике, или что у мамы волосы из леденцов, а живем мы на острове из зефира посреди шоколадной реки. Вообще мама поет мне колыбельные, так что плохие сны мне снятся очень редко.

– Наверное, все из-за того, что некому спеть мне колыбельную. Я так устала. Все в мире заслужили сон, кроме меня.

Сентябрь ясно понимала, что от нее ждут каких-то действий. Это было похоже на загадку Широты и Долготы: Лес был как пазл, и она с легкостью сложила бы его, если бы знала, какой формы кусочки. Погруженная в раздумья, истерзанная страхом перед собственными ночными кошмарами, крошечная девочкина смерть свернулась калачиком у нее на коленке, укрывшись волосами как одеялом. Здоровой рукой – если эту руку можно было еще так назвать, потому что она стала черной и грубой, как ветка боярышника, а из-под ногтей выступил сок – Сентябрь бережно взяла Смерть на руки, как младенца. Она не очень-то знала, что делать. У нее не было брата или сестры, которых пришлось бы укачивать. Она только помнила, как мама ей пела. Словно во сне, Сентябрь нежно убрала волосы с лица Смерти и запела по памяти, негромко и хрипло, поскольку горло ее огрубело и пересохло: