Девочка, которая воспарила над Волшебной Страной и раздвоила Луну

В доме Тюгерротипа не было задней стены; вместо нее открывался выход в еще один Азимут, просторный, серебристый и черно-белый, с оттенками угля, и пепла, и перламутра, и жемчуга, и пороха, и дыма. Не просто еще один Азимут – много Азимутов, один на другом, как страницы в книге. Повсюду, куда ни глядела Сентябрь, извивались фотографии, сходясь и расходясь. Глассхоб – это точно была она и никто другой, тяжелый фонарь болтался у нее перед глазами на обернутом водорослями стебле, а ноги были козьи, серые и мохнатые, – сделала было шаг в направлении Сентябрь – и в тот же миг дюжина ее копий прыгнули во всех направлениях сразу. Дома вибрировали, ходили ходуном, их изображения ложились одно на другое в три, четыре, восемь слоев толщиной. Однако толщиной назвать это было трудно. Толщина будто уснула, позабыв поставить будильник. Тюгерротип, тринадцать скачущих глассхобов, шатающиеся дома – и Сентябрь, и Суббота, и От-А-до-Эл – обладали толщиной, но не большей, чем лист бумаги. Все они были черно-белые: марид, мелькающий в бликах света, как потускневшее серебро, Сентябрь – лицо, плывущее в море чернильных шелков. Сентябрь посмотрела сверху вниз на Аэла. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что она сделала: посмотрела сверху вниз. На виверна, да. Он сейчас был ростом с волкодава, лишь на волосок ниже самой Сентябрь. Белые слезы набухли в его серебряных глазах – но не выкатились. Она распростерла руки и прижала Аэла к себе, и сердце ее слегка затрепетало, потому что она всегда хотела уметь так его обнимать, баюкать, прижимать к себе всего целиком, хотя она прекрасно знала, что он вовсе не комнатная собачка. Но бедный виверн отвернулся в ужасе и стыде, и сердечный трепет вмиг утих.

– Не реви, – сказала она голосом, каким говорила мама, когда Сентябрь безутешно рыдала. – Ты должен научить меня быть больше, быть самой большой из нас двоих. Боюсь, что поначалу у меня будет не очень хорошо получаться. – При этих словах Аэл слегка выпрямился, но только чуть-чуть.

Но не все в Стране Фотографии было черно-белым. Сентябрь издалека приметила шоколадного цвета сприггана, выступавшего перед толпой коричневато-кремовых гномов. Там же, у дрожащей стены кафе, сидел одинокий толстяк весь в ослепительно-голубом, парчовое пальто соскользнуло к ногам, круглое коричневое лицо с широко посаженными карими глазами тонуло в кустистой бороде. Однако в этом уголке Страны Фотографии он явно был единственным цветным обитателем.

– Время от времени они появляются, – сказал Тюгерротип. – Кто-то где-то знает секрет цветного фото. Хотел бы я с ним познакомиться, кто бы он ни был.

Сентябрь сделала шаг вперед – и замерла на месте. От ее шага все фотографии разлетелись, словно осенние листья. Целые слои Азимута отпадали, словно шелуха. Под одним обнаружились Глассхобы, которые застыли у гигантского телескопа с прямыми спинами и постными лицами. Под другим – усталая ведьма, машущая рукой перед этим же телескопом, под третьим – маленький мальчик с рысьим лицом, крепко спящий в плюшевом кресле телескопа. Куда бы ни направлялась Сентябрь, части города неслись туда же, опережая ее, разделяясь на стоп-кадры и разлетаясь по тем самым улицам, которые на этих кадрах запечатлены. Все равно что идти по осенним листьям – листья разлетаются у тебя из-под ног, уносятся в лес, где их ждет великое множество таких же листьев.

– Я делаю им больно? – прошептала она.

– Нет, нет, моя нерезкая малышка, – ласково сказал Тюгерротип. – Так уж тут обстоят дела. Этот мир – фотоальбом, который все спешат перелистывать, чтобы увидеть, что там дальше. Когда ты движешься, ты тем самым двигаешь этот мир. Кстати, это же был Город Фей? Я точно его видел где-то тут.

Тюринг поднял тигриную лапу и потянул когтем за воздух. Кусочек воздуха отогнулся, как уголок почтовой марки, – и в тот же миг Тюгерротип двинул вперед по булыжной мостовой, а город вокруг них с шуршанием переворачивал страницы. Тюринг шагал прямо сквозь шелестящие изображения Азимута – а потом через другие места, уже не бывшие Азимутом: бескрайняя лунная равнина, серебристый Пандемониум в послеполуденном свете, где оборотни прихлебывают прохладительные напитки, сидя у Бриарея; коричневые гамадриады на пикнике в Чесаном Лесу, пфизики Башни Стенающего Вихря с высоко поднятыми головами на церемонии вручения дипломов. Сентябрь и ее друзья спешили за Тюгерротипом, потому что за ним фотографии снова собирались, укладывались слоями друг на друга, с дрожанием принимая прежнюю форму и отвердевая. Тюринг нырял то вверх, то вниз, то устремлялся в глубь Страны Фотографии, точно дельфин в морской воде.