Девочка, которой не было. Мистические истории

Петр Алексеевич тяжело взглянул в глаза Григоровскому:

– Теперь поговорим о вашей судьбе, Олег Николаевич.

Тот попытался поерзать в кресле, но мягкая кожа плотно обволакивала тело.

– Что вы имеете в виду? Я не карманник и не тать лесной. Честный гражданин своего города. Статьи пишу для развлечения публики. Наш ленивый обыватель любит, сидя дома у теплой печки, пощекотать себе нервы, и я помогаю ему в этом. Пишу о таинственных пещерах со светящимся мхом и спрятанными сокровищами. О двухвостых русалках в Енисее. О привидениях в заброшенных усадьбах, в конце концов! Это чисто газетная коммерция, которая не может интересовать охранное отделение.

– Вы так думаете? – нехорошо посмотрел на него Рюмин. – Вы наверняка знали, что Людвигу Вонаго запретили обсуждать загадку Тани Лещиновой. Мало того, он обязался предупредить знакомых о том же. В противном случае Вонаго ожидали чувствительные неприятности.

– Но это же было давно и касалось Вонаго…

– Это произошло год назад и касалось всех! – отрезал Петр Алексеевич и встал, отчего Григоровскому пришлось смотреть на него снизу, из пучины кресла, засосавшего корпус. – Касалось государственной безопасности, потому что здесь замешаны террористы, которых мы ловим. А сегодня утром вы раструбили на всю Ивановскую, что смерть ожидает убийцу двадцатого числа у женской гимназии!

Рюмин был страшен: он навис над репортером, заслонив свет, и усы его воинственно топорщились.

– Мы поставили у гимназии своих филеров, а теперь, благодаря вам, террорист, если он не полный дурак, уверен, что за ним следят. Вы, Григоровский, заезжали сегодня на Воскресенскую улицу, чтобы взглянуть на гимназию?

– Нет, – ответил тот дрогнувшим голосом. – С чего бы?..

– А с того, – уже орал на газетчика коллежский советник, – что там бродят зеваки с целью подкараулить момент, когда девочка-призрак умертвит преступника!

Когда крики Рюмина стихли, наступила зловещая тишина. Григоровский, безусловно, понял, что натворил, но боялся в этом признаться. Петр Алексеевич сел на край стола совсем рядом с провинившимся и ногой сдвинул кресло, в котором тот сидел, отчего репортеру пришлось выворачивать шею, чтобы видеть жандарма.

– Что вы делали, когда Советы сместили законную власть в Красноярске?

– Ничего. Продолжал работать в «Ведомостях».

– Работали на социал-демократов?

– Конечно, нет! – запротестовал Григоровский. – Я вне политики.

– Писали ваши статейки для «развлечения обывателей»?

– Мы разное пишем: иногда об убийствах или исчезновениях людей…

– Вспомните, любезный Олег Николаевич, каким богатым на преступления было царствование так называемой Красноярской республики. Полицию разоружили, а в окрестностях у нас обитают не только политические ссыльные. Вы небось боялись лишний раз на улицу выходить?

– При чем здесь это? – искренне недоумевал репортер.

– При том, что вы, щелкоперы, решили, что писать можно обо всем даже после запрета! Разваливаете порядок показной свободой прессы, а как вас разденут в подворотне догола, к кому побежите? К демократам своим?!..

– Они вовсе не мои… – защищался Григоровский жалобным басом.

– Слушайте внимательно, – оборвал его Рюмин. – Если хоть что-то всплывет из нашего разговора, хоть слово, я сообщу куда надо, что вы – неблагонадежный тип, и вам придется искать другое занятие или нищенствовать без работы. А в иные круги я сообщу, что вы – наш информатор, и тогда ваша жизнь в буквальном смысле будет зависеть от милосердия господ-революционеров. Кстати, вы в него верите – в революционное милосердие?

В этот момент я невольно нахмурился: Петр Алексеевич был во многом прав, но мне не нравились методы, которыми он пользовался.

– И в заключение нашего интимного разговора официально сообщаю в присутствии должностного лица, – Рюмин кивнул в мою сторону, – что вы обязаны передавать нам любые сведения по этому делу, которые вы случайно можете получить из посторонних источников. Это ясно? – рявкнул он.

Запуганный Григоровский судорожно кивнул и подписал заготовленную бумагу. Коллежский советник внимательно рассмотрел подпись и пронзил деморализованного репортера взглядом.

– Вон отсюда!

Газетчик еле вырвался из недр коварного кресла и поспешно скрылся за дверью.

После ухода господина Пересмешника я обратился к Рюмину:

– Конечно, я не служу в вашем ведомстве, однако, как вы понимаете, имею большой интерес в этом деле. Прошу вас по дружбе уведомить меня, как будут развиваться события. Могу ли я надеяться?

Петр Алексеевич оказался предусмотрительным человеком; он сказал: